За кулисами слух о вырвавшейся пантере распространился с быстротой молнии. Артистов, спешивших на манеж к началу парада-пролога, в несколько секунд как ветром сдуло. Большинство заперлись в своих гримерках. Несколько записных хохмачей, на палец приоткрыв дверь, изощрялись в остроумии. Мне же было не до смеха. Стучало в висках, мысли с отчаянной скоростью мелькали в голове. Стараясь сохранять спокойствие, я заорал:
— Заткнуть все дыры! Тащите ящики, доски, тюки сена! Все делать быстро!
Напуганный непривычной обстановкой, Ватан вжался в пол под днищем клетки и, боясь пошевелиться, отчаянно шипел. Затыкая щели, я метался вокруг вольера. При виде меня пантера обнажила клыки и забилась в самый дальний угол. Боясь, что она опять поменяет укрытие, я старался двигаться и говорить как можно осторожнее. Пока мы с моими помощниками загораживали проемы в стенах, пожарные организовали заслон перед выходом на манеж и в зрительный зал. В проходе стоял милиционер, держащий в руках пистолет со взведенным курком.
Для людей, забаррикадировавшихся в гримуборных, время ползло невыносимо медленно. Понемногу, привлеченные отсутствием новостей, артисты по одному потянулись в коридор. Убедившись в собственной безопасности, они постепенно осмелели настолько, что даже стали давать советы, как побыстрее извлечь пантеру из-под клеток.
— Вы бы не болтали, а помогли!.. — начал я в сердцах и осекся, услышав:
— Вальтер! Скорей: тут большая дырка!
Я бросился на крик своего помощника. И обмер: между двумя фанерными щитами, отгораживающими помещение с хищниками от конюшни, зияла огромная темная щель, и к этой щели ползком подбиралась пантера.
— Валентин, не стой! Быстрей заделывай! — скомандовал я, шагнув к дыре и ища глазами хоть какой-нибудь строительный мусор.
Внезапно за моей спиной раздались крик боли и рев хищника. Я обернулся. Ватан, в темноте не замеченный Валентином, подкрался к щели и поймал руку моего помощника. Когти зверя, словно крюки, вонзились в предплечье. Валентин кричал, стараясь вырвать руку. Разъяренная пантера ревела и тянула добычу к себе, еще глубже вонзая в тело страшные когти. Бросившись вперед, я схватил Валентина за плечо и изо всех сил ударил ногой по черной лапе. Ватан отпустил жертву и отлетел в угол, где другой мой служащий, Ионис, с помощью пожарных зажал его ящиками и фанерными щитами и без труда загнал в клетку.
Освободившись от пантеры, Валентин упал на пол и быстро отполз в сторону. Лицо его стало бледно-серым, в остановившихся глазах застыл испуг, а из покалеченной руки фонтаном хлынула кровь.
— Скорей врача! — крикнул я пожарному, и тот немедленно скрылся в толпе.
Видя, что у Валентина задета артерия, я сильно передавил ее большим пальцем и попросил принести веревку или ремень. Но перепуганные артисты стояли молча, не решаясь приблизиться к конюшне.
Подошел врач. Отыскав в своем саквояже жгут, он ловко наложил его на руку Валентина.
— Ничего страшного не произошло, — мягко сказал он. — Сейчас вызовем машину.
На глазах Валентина показались слезы:
— Не хочу в больницу! Пустите меня, мне больно! Я хочу домой! Я в туалет хочу! Не надо в больницу, я боюсь уколов!
Отведя врача в сторону, я спросил:
— Доктор, это очень серьезно?
— Боюсь, что сухожилие задето, если не хуже, — ответил врач.
— А что же может быть хуже?!
— Не исключено, что порвана суставная сумка. Или инфекция от когтей занесена. Хуже может быть всегда, — бодро заверил меня врач, заправляя под белый колпак пучок седых кудрявых волос.
— Начало плохое, — протянул я. — Есть такая примета: как начнешь — так и закончишь.
— Ты хочешь сказать, что в конце концов у тебя все звери разбегутся?
— Да все-то, наверное, не разбегутся. Но неприятностей не оберешься.
Я был прав. Не успела еще приехать машина «скорой помощи», как меня ехидным голосом позвали:
— Вальтер! Зайди к директору!
«Ну вот и вторая неприятность подползает, — невесело подумал я. — Стало быть, начальству уже доложили».
Стряхивая с себя пыль и пытаясь стереть с рук капли крови, я шел в кабинет директора, словно на эшафот.