— Мама лежит, не встает?
— Она в больнице. В Боткинской.
Ничего себе! Мать, оказывается, в больнице, а мне никто ни полслова.
— Вальтер, ты мужественный человек, — набрав полную грудь воздуха, патетически начал Изя. — Ты должен быть готов…
Земля подо мной зашаталась, и я остановился, схватив Изю за плечо.
Видя мой испуг, тот опомнился:
— Да нет, погоди. Вроде пока ничего серьезного… Хотя мне разве скажут… Тебе нужно встретиться с Иваном Ивановичем, врачом. Это очень хороший врач, профессор Трутнев. Он сказал, что должен поговорить с кем-нибудь из ее близких родственников.
В такси мы ехали молча. Разговаривать не хотелось.
Расплатившись, я хлопнул дверцей машины и быстро зашагал по широкой больничной лестнице. Почему-то казалось, что надо спешить. Изя с трудом поспевал за мной.
Перед дверью с надписью «Профессор Трутнев И. И.» я притормозил, стараясь унять сердцебиение. Наконец, когда уже собрался постучать, стеклянная дверь открылась сама собой и передо мной вырос высокий немолодой человек в белом халате.
— Проходите, я вас жду. Видел в окно, как вы выходили из машины.
Пригласив нас присесть, Иван Иванович посмотрел на меня усталым взглядом и спросил:
— Если я правильно осведомлен, из всей семьи сейчас в Союзе только вы?
— Почему? Вот Изя — муж сестры…
— Нет-нет, я имею в виду родных вашей матери.
Он снял очки в золотой оправе, протер их и вновь водрузил на переносицу.
— Что с мамой? — нетерпеливо спросил я.
— У Лидии Карловны… — доктор помолчал, а затем проговорил как-то неестественно быстро: — У вашей матери злокачественная опухоль.
Я дернулся и замер, словно на спину плеснули кипятком. «Тук-тук!» — монотонно застучало в висках. На долю секунды мне показалось, что в голове что-то завизжало и заскрипело. Злокачественная опухоль? Рак… Значит, все-таки рак! Теперь мне казалось, что я знал об этом с той самой секунды, как увидел Изю на вокзале. Молчание нарушил врач.
— Возможно, мы ошибаемся. Дай-то Бог, как говорится. Но в нашей больнице, к сожалению, нет аппаратуры для более тщательного обследования. Вам необходимо перевести маму в институт Склифосовского, к профессору Петровскому. Мы подготовим все необходимые документы, но учтите: попасть в Склиф трудно — туда огромная очередь. А сейчас постарайтесь успокоиться и пойдемте в палату. Надеюсь, вы понимаете, что Лидия Карловна ничего не должна знать о диагнозе. Вашей маме говорят, что у нее просто камни в печени.
— Конечно, конечно, — прошептал я, вытирая вспотевший лоб. — Пойдемте, я готов.
Пройдя по коридорам, мы вошли в палату. Мать лежала на белоснежной постели. Ее изможденное лицо и выпростанная из-под одеяла худая рука казались вылепленными из глины: они были неестественно желтыми.
— Мама!
Я кинулся к ней. Стоя на коленях перед кроватью, ласкал и целовал ее холодные, высохшие руки.
— Сын-о-к… — прошептала она, еле шевеля губами.
Обнимая мать, я поразился тому, как исхудало ее тело.
— Ты что же, ничего не ешь? — напустив на себя обычную в таких случаях ворчливую заботливость, спросил я. — Стала, как пушинка, легкая! Это же никуда не годится!
Мама посмотрела на меня так, что мне стало стыдно своего нарочито бодрого тона:
— Аппетита совсем нет…
— Но нужно кушать! — ненавидя себя, фальшиво продолжал я. — Фрукты, кашу — все нужно кушать.
Она, казалось, не слышала.
— Сынок, ты так долго не приезжал… так долго!.. Увези, родной мой, меня отсюда. Дома я поправлюсь. Домой увези… — У нее не хватило сил досказать.
— Увезу, конечно, увезу, — сглатывая ком в горле, бодро произнес я. — Вот только профессору надо показаться.
До часа, назначенного Бардианом, оставалось всего ничего. А мне еще нужно было успеть в Министерство здравоохранения. Оставляя маму, я остро почувствовал, что жизнь надломилась…
В Министерстве меня встретили очень вежливо, но в помощи отказали: мест нет и очередь большая. Взглянув на часы, я взял такси и поехал в Склифосовского.
Чтобы войти в больницу, бдительно охраняемую дежурным в штатском костюме и милицейской фуражке, пришлось прибегнуть к давнему трюку. Прикрыв пальцем две средние буквы на красном пропуске с надписью «Цирк», я беспрепятственно миновал проходную.
Зато в приемной Петровского трюк не произвел никакого эффекта. Тогда я убрал палец, дав возможность секретарше прочесть написанное на корочке слово, и представился как заслуженный артист республики, укротитель хищников. Это сработало. Меня немедленно пригласили в кабинет.