— Почему Фурцева? — не понял я. — У нас разве не Михайлов министр культуры?
— Она, она, Екатерина Алексеевна, — с некоторой грустью и, как мне показалось, иронией подтвердил Бардиан. Внезапно я понял, что быть управляющим Всесоюзным объединением далеко не так просто.
— Как быстро у нас меняются эти министры, — сказал я. — Может, и культура так быстро меняется именно из-за этого?
Бардиан хмыкнул и продолжал:
— А у этих американцев ничего не выйдет. Вот увидишь. Попомни мое слово.
— Ишь какие умники! — опять возмутился я. — А где, кстати, они предлагают построить Океанариум? В Сочи?
— Зачем в Сочи? Сначала в Москве.
— Как в Москве? Это где же они в Москве морскую воду возьмут? Или собираются разводить порошок?
— Нет, они пронюхали, что у нас в районе Белорусского вокзала есть подземные источники соленой воды. Наталья Дурова тоже об этом хлопочет. Какие-то проекты строит.
— А откуда американцы знают, что у нас есть рядом с Белорусским вокзалом? Шпионят, что ли?
— Понятия не имею, откуда они знают, но я твердо знаю одно: что у них ничего не выйдет.
— Откуда такая уверенность, Феодосий Георгиевич? У них ведь деньги, технологии — всё.
— Да очень просто, — широко улыбнулся Бардиан. — Фурцева педерастов на дух не выносит.
Мы оба расхохотались, и я поднялся, собираясь уходить.
— Вальтер, — неожиданно остановил меня Бардиан, — а почему ты не спрашиваешь, зачем я вытащил тебя из Иванова?
Действительно, я совершенно забыл об этом. И вновь опустился на стул, приготовившись выслушать очередное неприятное известие.
— Так вот, — продолжал Феодосий Георгиевич, не обращая внимания на мой обреченный вид, — завтра днем ты должен явиться в Кремль, а затем на торжественный прием в американское посольство. Желательно с супругой.
Он ждал моей реакции, но я обалдело молчал. Потом задал нелепый вопрос:
— А в Кремль без супруги, один?
— Нет, — ответил Бардиан, — с группой артистов, которым будут вручать правительственные награды.
— Спасибо, Феодосий Георгиевич, — наконец выдавил я.
— А почему так вяло? — спросил Бардиан. — Ведь награждают не каждый понедельник.
— Да нет, я радуюсь. Только эта награда не вовремя.
— Как прикажешь понимать?
— Аттракцион не выпущен, да еще и мама серьезно заболела. Какие уж тут награды, Феодосий Георгиевич?
— Ты подожди; — мягко сказал управляющий. — Где наша не пропадала. Все уладится. Мать поправится, аттракцион выпустим. Если надо помочь с лекарствами или врачами, ты скажи. Сделаю все, что в моих силах. Мне ведь уже докладывали. Я, кстати, звонил вчера Петровскому в Склиф. Ты был у него?
Я с благодарностью посмотрел на Бардиана. Этот чиновник отнесся к нашей семье, как родной человек, добровольно и без всяких просьб с моей стороны приняв участие в непростой ситуации.
— А я-то гадал, почему Петровский так любезен!
— Ну, будет об этом. Завтра увидимся в Кремле. Сбор в двенадцать у главка. И про прием не забудь. Забирай из школы свою невесту. Марицка ведь еще в школу ходит? — полушутя, полусерьезно спросил Бардиан.
— Да что вы, Феодосий Георгиевич, смеетесь? Марицка школу закончила еще весной. Она уже ребенка ждет. А вы говорите — школа.
— Ну поздравляю. А что же вы не женитесь?
— Да мы поженимся, конечно. Только ее мать ни в какую. Я, говорит, всю жизнь без мужа тебя растила. И тебе муж не нужен — тем более такой, на пятнадцать лет старше. Руки на себя наложить грозится.
— Ну, разберетесь как-нибудь. Значит, завтра в Кремле. Или вот что. Ты садись не в общий автобус, а в мою машину. Заодно успеем заскочить к Лидии Карловне. Проведаем ее по дороге, расскажем, какой сын молодец. Согласен?
Мне вдруг захотелось крепко обнять этого человека.
В коридоре меня буквально облепили любопытные. Многих интересовало, почему я так быстро вышел от управляющего. Неужели уже решил все свои вопросы? Некоторые стремились обратить на себя внимание, чтобы показать свою близость ко мне. Меня нарочито громко приветствовали, восторгались моими успехами, пожимали и трясли обе руки. Здесь были те, кто еще вчера, казалось, не питал ко мне ни симпатии, ни уважения. Были и давние приятели — те, кто в тяжелые для меня дни без зазрения совести с легкостью вычеркнули меня из памяти. Холуйское племя приспособленцев! Меня хлопали по плечу, состязались в изысканности комплиментов.
Я же с трудом сдерживался, чтобы не высказать то, что думаю об этих двуличных людях. Пожимал те самые руки, которые недавно подписывали злобные письма против меня и торопился выйти на свежий воздух. Мне хотелось скорее увидеть своих настоящих друзей и услышать от них искренние и добрые слова.