Но не знал еще Михаил Воротынский того, что знал ципцан хана. Ямгурчей, всегда добрым оком взиравший на Москву, изменился в корне. По наущению султана турецкого он примкнул к Девлет-Гирею181 и к ногайскому князю Юсуфу, который горел к России местью за пленение его дочери Суюм-Беки и внука. В ответ на это многие ногайские мурзы во главе с князем Исмаилом направили к царю московскому посольство с просьбой взять под свою руку Астрахань, посадив на ханство Дербыша, изгнанного в свое время Ямгурчеем, и Иван Васильевич, считая ошибочно Астрахань прежней Тмутараканью182 , начал готовить рать для похода на судах во главе с князем Юрием Ивановичем Пронским-Шемякиным и постельничим183 Игнатием Вешняковым.
Позже, когда князь Воротынский получит из Серпухова весть о взятии царем Астрахани, он несказанно удивится тому, как много знает четвертый советник ханский, каким даром предвидения обладает, и очень обрадуется, ибо иметь такого вельможу крымского в друзьях — куда как славно.
Прошло несколько месяцев, и Воротынский получил еще одну радостную весть: князь Вишневецкий, собрав большой казачий отряд, захватил в низовьях Днепра остров Хортицу, затем сжег крепость Ислам-Кирмень, вывез из нее все пушки на Хортицу, а когда Девлет-Гирей, взбешенный такой потерей, послал войско отбить остров назад, казаки Вишневецкого выстояли. Хортица осталась в руках казаков.
Как понимал Воротынский, теперь по Крыму можно было ударить с двух сторон — от Днепра и от крепостиц Таман и Темрюк, которыми владели от имени России черкесские князья. Послать туда загодя рать конную и пешую, доставить огненный снаряд и зелье в достатке и, дождавшись, когда хан поведет свои тумены на Оку, встать заслоном на Перекопе, отрезав ему обратный путь, а главными силами громить ево в Поле. Не устоят против таких клещей татары, Крым ляжет к ногам России. Вернется в Отчий дом земля скифов184 , земля русичей.
С вдохновением диктовал писарю князь Воротынский этот план, надеясь, что выполнять его царь поручит ему, как поручал готовить поход на Казань.
Увы, царь Иван Васильевич даже не ответил Воротынскому, чем весьма и весьма огорчил князя.
«Неужели не видит выгоды для державы?»
Но что делать? Не полезешь же на рожон, если тебе не внемлет самовластец. Может быть, он знает больше порубежного воеводы, князя служилого.
Но если царь Иван Васильевич не желал воспользоваться возможностями, представленными удачным стечением обстоятельств, то хан крымский, понимая серьезную опасность, нависшую над его владениями, начал предпринимать меры, чтобы не оказаться покоренным, как покорены Казань и Астрахань. Послы его зачастили к султану, прося немедленной помощи; в Литву и Польшу с предложениями вечного мира направил он авторитетные посольства, а сам в это время собирал под ханские знамена всех, кого мог собрать и кого мог купить или нанять.
Набралась приличная сила, которая для начала должна была стереть с лица земли города и аулы верных русскому царю пятигорских черкесов, обезопасив, таким образом, правый край ханства. Следующий поход — казаки князя Вишневецкого. А уж когда сил еще добавится, тогда — Москва.
Не замедлили об этом известить князя Воротынского Челимбек и ципцан. И оба добавляли, что вполне возможно хан повернет свои тумены на Днепр сразу же, если только удастся ему одолеть черкесских князей без больших потерь и в малый срок.
Перво-наперво князь отправил стремянного Фрола на сторожи проверить, ладно ли идет на них служба, подправить засеки и волчьи ямы. О посланиях из Тавриды не сказал ему ни слова. Не разболтал бы, похваляясь осведомленностью. После этого позвал Никифора с сыном на совет, кого послать к царю со списками тайных посланий, кого направить к Вишневецкому, чтобы предупредить и его о планах крымского хана. Нужно было продумать и изменения в службе сторож и станиц. Не выдавая истинного положения вещей, следовало настраивать людей на то, чтобы были бдительнее. Особое внимание нужно было обратить на надежность путей отхода со сторож казаков, стрельцов и детей боярских в Одоев, определить группы для разведки вражеских действий.
— К царю Косьму пошли. С охраной, — посоветовал Двужил, — а за пороги ладно было бы Николке Селезню отправиться. Со станицей какой-либо пройдет половину пути, а дальше — один. Или, на худой конец, с одним напарником. Отписки, князь, никакой не шли. Перескажи ему, пусть запомнит и передаст.
— Я так и мыслил. Выходит, схожи мы. На том и порешим. А со станицами я думаю так: удвоим их с весны и верст на сто еще глубже в Поле определим.
— Можно и так, а можно и в два яруса. Одни станицы по прежним путям, а свежие — подальше. И чтобы передовые со второй линией связь держали. А те бы со сторожами не порывали, — вставил Косьма Двужил. — Надежней так будет.
Дельный совет. Урок и отцу своему, и князю.
— Значит, так, — заключил Михаил Воротынский. — Завтра, Косьма, в путь. Дюжину в охрану подбери. А мы с Никифором станичных голов проведаем.
— Можно и стоялых голов повидать.
— Не помешает, — согласился с Никифором князь Воротынский. — Тем более что по пути будет.
Вернулись в Одоев князь Воротынский с Никифором и Фрол Фролов почти одновременно, и Фрол, узнавший о том, что Косьма в Москве, не смог даже сдержаться.
— Иль, князь, мне в Престольной не сподручней было бы? И царь меня знает, и воеводы многие.
— Не к царю послан Косьма, — решил не открывать правды Михаил Воротынский. — Не к царю.
— Ой ли. Сказывают, письма какие-то повез.
«Приструнить нужно писарей! — с гневом подумал Воротынский. — Ишь, языки распустили!» А Фролу ответил:
— Не собирай сплетен, лучше службу неси исправно.
— Справней некуда, — оставил за собой последнее слово Фрол. — От царской милости отказался, чтобы тебе, князь, верой и правдой служить. Об этом можно ли забывать.
Не стал одергивать нахала князь Воротынский, хотя и просилась с языка дерзкая отповедь. Ответил примирительно:
— Не забываю, Фрол. И остальное добро помню.
И неприятно стало на душе от этих неискренних слов. Ему ли, князю, заискивать перед стремянным? Хотя и забывать того, что сделал для него и брата Владимира Фрол, когда они сидели окованными в подземелье, просто грешно. И перед Богом, и перед своей совестью.
Вскоре вернулся Косьма с царевой отпиской. Иван Васильевич извещал князя Воротынского, что весной, как обычно, выйдут на Оку полки, а сверх того будет послан воевода Иван Шереметев с дюжиной тысяч детей боярских, казаков и стрельцов Муравским шляхом, чтобы оборонить черкесов, и еще отряд казаков в помощь князю Вишневецкому. Велел князю лазутить Поле постоянно и обо всем, что сведает, вести слать бы немедленно ему, а с весны еще и главному воеводе речной рати. Полк Правой руки Окской рати встанет в Одоеве и Белёве, первым воеводой этого полка быть ему, князю Воротынскому.
Вот и всё. Не согласен, значит, государь воевать Крым. Как и прежде, от самой от Куликовской сечи, только оборона. Но почему? Грех не использовать такую возможность. Для этого нужно лишь одно: отступиться на время от тевтонцев и шведов, оставив в покое Ливонию.
Слов нет, северо-западных недругов побить очень важно, но куда сподручней будет это сделать, когда угроза с юга отпадет, а земля причерноморская вернется под руку законного властелина. Вот тогда всю рать можно направить на Ливонию, на тевтонцев и шведов.
Князь Воротынский видел все детали похода на Крым, передумал множество вариантов этого похода в надежде, что Иван Васильевич позовет его в Кремль после списков Челимбекова и ципцанова посланий. Увы, не прислушался государь к совету верного своего слуги. Дал лишь полк под начало. А для чего? Он и без этого полка управится, если крымцы частью сил пойдут в верховье Оки. С дружиной своей и со сторожей.
На этот раз Девлет-Гирей не отменил своего похода, все начало развиваться так, как сообщили князю Воротынскому его тайные крымские доброхоты. Но и у Девлет-Ги-рея имелись свои уши и глаза в российской земле. Не успел он миновать полпути до черкесской земли, как получил весть, что русская рать готова заступить ему дорогу к Темрюку и Таману. Посчитав, что к черкесам направлены царем главные силы, Девлет-Гирей решил этим воспользоваться, круто повернул шесть своих туменов на Тулу.