Все уже собрались в палатах городового приказчика. На нем лежали обязанности воеводы городовой рати, ему напрямую подчинялись сотники и пятидесятские, он заботился о материальном обеспечении обороны города, поэтому его теремной дворец считался центром воеводских дел. Вот и прибыли все именно сюда, справедливо полагая, что главный воевода Окской рати и начальник пограничной государевой стражи поведет речь не о развитии ремесленничества, и не ошиблись, князь Михаил Воротынский действительно заговорил о предстоящих испытаниях.
— Оповещен я верными моими людьми из Крыма, что нынче Девлет-Гирей пойдет великим походом на Россию. Ни грабежа ради, ни полона для торга на рынках Кафы и даже ни ради возврата России к данничеству — нет! Ради установления полной своей власти над всей Русской Землей. Мыслит он сделать Москву стольным градом Золотой Орды.
— Губа не дура! — хмыкнул один из посадских старост и столь же усмешливо спросил: — А не подавится?
Эту несдержанность Михаил Воротынский тут же повернул в нужное ему русло:
— Хорошо бы, конечно, чтоб нам на костях татарских стать, только у меня, у главного воеводы Окской рати, силенок маловато. Если же мы все, не жалея животов своих, упремся рогами, тогда посильно будет одолеть ворогов. — Тут же, без паузы, перешел князь к конкретному разговору: — Большой полк нынче весь уместится в городе. Зажитья на горках некем занимать. И все же одну тысячу я выдвину на берег, к переправе, что выше устья Нары. А чтобы не выказывать малочисленности ратников, всех их упрятать в борозды глубиной почти в рост. Соединить их к тому же меж собой ходами. Тоже глубокими. Для отхода бескровного, когда невмоготу станет, тоже глубокие ходы подготовить. Но тут такая закавыка: не ратникам же самим землекопить, а посохи у меня, почитай, нет. Не вам говорить, какой мор проредил русские города и села. Прошу поэтому посадских старост взять на свои плечи эту работу. Посильно ли?
— Посильно. Укажи только нам, где закопы ладить, где ходы прорывать.
— Укажу. Теперь же, как окончим совет, — сделав малую паузу, продолжил: — Но еще нужно все кузни на ратное дело повернуть: ковать топоры боевые, шестоперы, щиты, а кто может, пусть кольчуги плетет. Все это для посадских мужей. Пусть загодя переберутся в свои осадные дворы и посходятся в рукопашках. Очень сгодится, когда встанут на стены.
— Когда — загодя? — уточнил губной староста. — По слову твоему, князь, или по своему расчету?
— Лучше не ждать моего слова. Как хлебопашцы отсеются, так потихоньку-полегоньку, без спешки и сутолоки начинают пусть занимать свои осадные дворы.
— Ясно.
— 'Только кузням до последнего часа не гасить горны. Кроме доспехов и оружия кузнецам нужно ковать триболы. Я в полковом обозе привезу их, но и у вас сготовленные лишними не станут. Перед бродом на добрую версту их разбросаем погуще, да и вокруг городской стены посыпем не скаредничая. Еще не худо бы по берегу Серпейки посеять. Губному старосте велю взять под свое око ковку трибол. Если все ясно — едем на берег Оки.
Там совместно определяли место бороздам, прикидывали, где ловчее проложить пути отхода. Когда же все разметили и даже определили работы каждому из посадских старост (с учетом имеющихся в посадах мужчин), князь Воротынский заключил:
— Значит, за дело. Без раскачек. К приходу Большого полка в Серпухов все должно быть готово.
— Дождаться бы, как снег сойдет и земля растает?
— Отпиши Девлетке грамотку, чтоб не очень спешил. Мы, дескать, боимся свои холеные ручки ломами да лопатами мозолить, — ответил за главного воеводу губной староста, — глядишь, крымский хан посочувствует.
Заулыбались все, оценив ловкость отповеди.
Когда подъезжали обратно к детинцу, князь Воротынский предложил городовому приказчику и губному старосте:
— Продолжим разговор в более узком кругу. У меня в усадьбе.
— А не лучше ли ко мне, — переиначил губной староста. — Ты, князь, хоть и свой, но все же — гость. Ладно ли хозяевам у гостя гостевать?
— Что же, едем к тебе.
Хозяин ожидал, что главный воевода поделится с ними сокровенным, о чем не хотел говорить при посадских старостах, он даже предложил пройти в отдаленную комнату, где, как он выразился, никто им не помешает, но Михаил Воротынский пожал плечами:
— Вроде бы нет в этом нужды. На совете обо всем договорились. Если же какая мыслишка возникнет, обсудим за трапезным столом.
Он не имел намерения раскрывать свой тайный замысел губному старосте и городовому приказчику не потому, что не доверял им, опасаясь неверности, но коль скоро решил не говорить о сокровенном даже первым воеводам полков, с какой стати распахивать душу в Серпухове. Тем более что он богат примерами предательства. Будут они и нынче, поэтому нужно говорить только о мало-сильности рати Окской, о том, что намерен он, воевода, собрать кулак только на Наре, где и дать бой.
Но как накануне усомнился брод ник: точно ли поведет Девлет-Гирей свои тумены по Калужской дороге, такое же сомнение возникло и у городового приказчика. Еще он удивился, отчего главный воевода разговор о месте сосредоточения рати ведет при слугах, однако посчитал неуместным и не по чину остепенять князя. Но все же осмелился спросить:
— Ты так уверенно рассуждаешь, князь, будто тебе в точности ведом замысел лашкаркаши Дивея-мурзы. А что, если по Серпуховке двинется? Успеешь ли ты на Пахру, допустим, перебросить свои полки и устроить к сече?
— Я уже сказал, что весть получил из Крыма. Добавлю для вас: от много знающих людей и верных мне. Сведения, хотя порознь посланные, не противоречат друг другу, а едины по сути. Вот почему я уверен. Давайте вместе порассуждаем. Не на грабеж идет Девлетка, а царствовать в Москве, оттого не станет изгоном идти, осадив лишь города частью сил. Пограбит и — обратно. Снимая осады. Теперь же у него цель не уходить назад за Перекоп. Вот и считаю, без покорения городов-крепостей за спиной не станет брать Москву и Кремль. А на Серпуховке какие города? До самого Подола-Пахры, почитай, нет их. На Калужской же — Наро-Фоминск, Боровск. Захватив их, Девлетка бок себе полностью обезопасит и от возможной рати из Смоленска, и от набегов ливонцев.
Князю Воротынскому самому было стыдно за себя, за свои, мягко говоря, поверхностные рассуждения, словно речь ведет не обкатанный боями воевода, а верхогляд слабоумный, но он подавлял этот стыд, продолжая разглагольствовать, удивляя и разочаровывая всех слушающих его, надеясь, что это послужит на пользу дела.
Как покажет время, княжеское пустомельство сослужит хорошую службу. До Дивея-мурзы дойдет слух о половинном составе Большого полка и вообще о малочисленности русской рати, которую главный воевода даже не разместит на Оке, а перекроет ею лишь Калужскую дорогу, и поэтому ханский советник решит, что надо идти главными силами по Серпуховской дороге через Подол-Пахру. Получить же новые сведения из Серпухова после его осады Дивею-мурзе не удалось, ибо тысяцкий, которому от князя Воротынского был дан строгий наказ так поставить охрану города, чтобы даже мышь не пролезла через городские стены, исполнил его со всем старанием. Вот и пошли крымцы, как и замышляли, по Серпуховской дороге в полной уверенности, что Большой полк выведен из ратного дела плотной осадой. Не видели они впереди себя каких-либо серьезных препятствий, поэтому шли неспешно и уверенно. Что и нужно было главному воеводе русского войска.
Но это станет фактом потом, сейчас же князь Воротынский лишь верил, что его речи, которые были противны даже ему самому, принесут хоть какую-нибудь пользу. Сделал князь и еще один предусмотрительный шаг — перед тем как покинуть гостеприимный дом, повелел его хозяину:
— Собери сотников и даже десятников, перескажи им мой наказ готовиться к обороне города со всем рвением и без проволочек. Когда войду с полком своим, учиню большой смотр.