— Она казалась неправильной, Илай. Больше, чем просто мигрень, на которую она ссылалась. Я думаю, что на нее все действует.
Я прикусываю губу.
— Ты думаешь, мне следует оставить ее в покое?
Я не рассказал ему о прошлой ночи. Поняла ли она, что это я? Так вот почему она была в таком беспорядке сегодня утром?
— Ты уже отступал в течение дня. Я не уверен, что ты еще можешь сделать. Перестать отправлять ей сообщения и встречаться с ней по ночам? Я не уверен, что это то, чего она хочет. — Он бросает на меня понимающий взгляд. — Я знаю, что это не то, чего ты хочешь.
Я не отвечаю на это. Он проверяет время на экране своего мобильного.
— Я лучше пойду, иначе Макмиллан оторвет мне голову. Ты же знаешь, как он ненавидит, когда люди опаздывают. Встретимся за ланчем?
Я киваю, и мы оба расходимся в разные стороны.
На уроке рисования нет никаких признаков присутствия Арабеллы, и я провожу большую часть урока, гадая, действительно ли она больна или ей просто нужно было уйти от всех. Когда урок заканчивается, я нахожусь на полпути к зданию общежития, прежде чем прихожу в себя.
Я не могу просто, блядь, появиться возле ее комнаты и потребовать узнать, как она. Я останавливаюсь посреди дорожки и достаю сотовый, которым пользуюсь, чтобы связаться с ней.
Я: Что с тобой сегодня случилось?
Я жду, но она не отвечает. Я прикусываю внутреннюю сторону своей щеки. Я не привык чувствовать нерешительность, и мне это не нравится. Развернувшись обратно к зданию кафетерия, я направляюсь внутрь, чтобы встретиться с Келланом за ланчем.
Никто из нас не разговаривает много во время еды, оба погружены в свои мысли, и остаток дня проходит по аналогичной схеме. Арабелла больше не возвращается на занятия, и я подслушиваю, как Лейси рассказывает остальным своим друзьям, что у ее соседки по комнате сильная мигрень и в этот день она не будет на тренировке болельщиков после школы. За этим следует дискуссия о том, следует ли ее полностью исключить из состава, и я не жду результата, потому что не уверен, что смогу удержаться от того, чтобы что-то сказать.
Когда на следующее утро она не появляется на занятиях, я начинаю строить планы, и к концу четверга у меня есть все, что мне нужно.
Я: Завтра вечером, котенок. Если тебя там не будет, тогда я буду считать, что мы закончили.
Я выключаю телефон, чтобы перестать проверять его каждые несколько минут, и провожу остаток дня, работая над своей скульптурой. Я уезжаю рано утром в субботу, чтобы вернуться домой на День благодарения, который, я уверен, станет катастрофой. Единственная светлая сторона в том, что Келлан будет рядом, чтобы помешать мне медленно сходить с ума.
***
Пятница движется ползком. Арабелла все еще не ответила на мое сообщение, поэтому я продолжаю двигаться вперед, предполагая, что она появится, просто потому, что ей нужно поехать домой на неделю и провести время со сводным братом, которого она ненавидит.
Я направляюсь к гробнице перед комендантским часом, все готовлю, а затем рисую в течение часа. Когда мой будильник звонит, сообщая мне, что это время, в которое я обычно встречаюсь с ней на скамейке, я убираю свой альбом для рисования и выхожу на улицу. Я отказываюсь допускать мысль, что ее может там не быть, но не могу игнорировать облегчение, которое испытываю, когда нахожу ее сидящей на скамейке.
— Привет, котенок. — Я провожу пальцами по ее щеке, и она прячет лицо в моей ладони. Это движение скручивает что-то внутри меня, но я отбрасываю это в сторону и поднимаю ее на ноги.
Она позволяет мне отвести ее к могиле без комментариев, и ее молчание заставляет меня чувствовать себя неловко. Вместо того чтобы поднять ее на гроб, я веду ее вокруг него к тому месту, где я расстелил одеяло.
— Присаживайся. — Я провожу ее вниз, затем возвращаюсь к дверям, чтобы закрыть и запереть их изнутри.
Она теребит мягкий ворсистый материал под своими ладонями, когда я поворачиваюсь обратно. Я опускаюсь на колени рядом с ней и тянусь к миске с клубникой, которую поставила на край.
— Открой рот. — Я чувствую себя чертовски глупо, делая это, но Келлан уверяет меня, что это хорошая идея. Я сомневаюсь в его здравомыслии, даже когда подношу фрукт к ее губам. — Откуси.
Она делает, как я говорю. Сок от клубники покрывает ее губы, и она высовывает язык, чтобы слизать его. Я беру другую и приказываю ей снова откусить, но на этот раз мой язык сметает сладость с ее губ раньше, чем она успевает.
Она тихо ахает, и мой язык вторгается в ее рот, вдыхая клубничный вкус, и давление моего рта отталкивает ее назад, пока она не ложится плашмя, а я не оказываюсь над ней. Я меняю положение, опираясь на одну руку рядом с ее головой, и просовываю ногу между ее бедер.
Наши языки переплетаются, дуэль, битва за доминирование. Я покусываю ее губы, скольжу одной рукой под ее топ, чтобы обхватить ее грудь, в то время как ее руки обвиваются вокруг моей шеи, затягивая меня глубже в поцелуй. Она нетерпелива, голодна, требовательна, ее пальцы зарываются в мои волосы.
Мысль о том, что мне нужно прекратить ее прикосновения ко мне, быстро отбрасывается в пользу ощущений от ее пальцев, сжимающих, дергающих меня за волосы. Ее прикосновения подобны быстрому огню, зажигающему мое тело, и мой член напрягается, упираясь в переднюю часть моих спортивных штанов, жаждая большего.
Я протягиваю руку за спину и хватаю ее за запястье, чтобы отвести его подальше и засунуть под пояс своих брюк. Ее пальцы обвиваются вокруг моего члена, сжимая, и я стону ей в рот. Я отрываю свои губы от ее и прокладываю поцелуями путь вниз по ее горлу, посасывая мягкую, ароматную кожу, пока спускаюсь к ее груди.
Мои пальцы поглаживают и сжимают ее сосок, превращая его в твердую вершинку, которую я беру в рот через материал ее рубашки, проводя по нему языком.
— Еще! — Ее требование хриплое, и я подчиняюсь, задирая ее футболку, чтобы обнажить грудь.