– Да, наступление всегда хорошая стратегия. В шахматах.
– Даже если в действительности она может увести вас дальше, чем вам хотелось бы? – спросил Олден.
– А как дальше?
– По крайней мере вот так, Джульетта. – Он коснулся пальцем чувствительного уголка ее рта и наклонился. Ее губы встретили его губы – мягко, легко, с коротким вздохом. Несмотря на безумное желание, воспламенившее кровь, Олден ответил очень деликатно. Поцеловал в уголки рта и верхнюю губу, потом захватил нижнюю и осторожно вобрал ртом, наслаждаясь ощущениями. Его рот наполнился сладким нектаром.
Олден добивался от нее большего, давая ей знать легкими укусами, захватывая верхнюю губу и сопровождая все это мягким касанием кончика языка.
Джульетта отвечала с безыскусной смелостью. И с поразительной невинностью.
Хотя желание закипало в нем белым ключом, Олден продолжал раздразнивать ее своими утонченными ласками, выжидая, пока она начнет требовать от него большей активности. Наконец она схватила его за лацканы и застонала, потом быстро обняла его за шею и открыла губы его вторжению. Ощущения были подобны взрыву и привели к торжеству его мужского естества. Кровь взревела в жилах, когда он влил в свой поцелуй сердце и душу.
Олден прервал поцелуй, чтобы не утратить контроль над собой, и стал осыпать Джульетту мимолетными ласками, покусывая в шею, веки, мочки уха. Она положила голову ему на руку, как на подушку, и с ее припухлых горячих губ сошел тихий вздох.
– Ах, миссис Джульетта, – прошептал Олден. – Если кто-то сражен, так это я.
– Нет, – сказала она, взглядывая на него своими расширившимися глазами с огромными зрачками. – Я знаю, сейчас вы нечестны. То, что вы говорите, ничего не значит.
– Это значит, что я сгораю от страсти, Джульетта. Нет ничего ярче, чем этот огонь, и нет ничего честнее этих слов.
Ее пальцы легонько коснулись его щеки, словно желая запечатлеть в памяти его черты.
– Хотите подлить топлива и запалить большой костер?
– Давайте устроим огромный пожар! Будь я проклят, если меня это пугает!
На этот раз Олден ужесточил поцелуй, одновременно водя пальцами вдоль горла и поверх обнаженного участка груди. Потом мягкой подушечкой большого пальца медленно проник в глубь ложбинки между двумя холмиками, отведя в сторону медальон. Глубже. Еще глубже. Вкладывая каждую унцию своего искусства и опыта, он с поразительным, непредвиденным пылом ненасытно вкушал ее рот. Его руки по-прежнему исследовали плавный изгиб ее груди.
Страсть обретала мощь морского прилива.
Трогать ее! Где-нибудь! Везде! Хватать жадными руками, поглощать изголодавшимся ртом. Тело – даже сами кости – страстно заявляли о своих нуждах. Вторгнуться в эту роскошную красоту и утонуть в ней. Немедленно! Заставить ее плоть петь, как поют его губы – страстные, энергичные, пышущие желанием. Зарыться в женской горячей сердцевине, чтобы обрести душераздирающее удовольствие, которое вихрем сметет их двоих во взаимном влечении.
«Сейчас! – требовало его вожделение в ревущем крещендо. – Больше! Дальше! Глубже! Немедленно!»
Он сдерживался из последних сил. Ноги путались в розовом атласе, ладони повсюду встречали только китовый ус и кружева. Олден безумно желал трогать языком ее грудь, стянуть платье. Он хотел видеть Джульетту обнаженной, ощущать ее обнаженной, но его отодвинули прочь.
Тогда Олден разжал руки.
– Джульетта, пожалуйста! – взмолился он, заглядывая ей в глаза.
– Вы проиграли, – сказала она, отворачиваясь. – Ваши попытки оставили меня холодной.
На какую-то долю секунды Олден поверил, что он действительно отвергнут. Боль совершенно парализовала его.
– Смилуйтесь, ради всего святого, – произнес он на конец. – Мы ведь только начали…
– Эту игру? – засмеялась Джульетта. – Но мы еще посмотрим, чья возьмет в шахматах, сэр!
Олден резко отпрянул в угол сиденья и откинулся на спину. Воздух рвался из легких. Рот горел, словно разбитый.
– Тут уже не надо ни шаха, ни мата. Я признаю свое поражение. Если вы хотели ранить меня, вы преуспели сверх ваших самых диких ожиданий.
Дрожащей рукой Джульетта прикрыла рот веером. Веер трепетал, как в бурю. Она судорожно накрыла руку другой рукой, чтобы удержать его на месте.
На языке веера этот жест означал: «Простите меня».
Олден схватил ее за плечи, повернул к себе лицом. Дыхание, раскрасневшаяся кожа и расширенные глаза выдавали ее с головой.
Она до последней капли собирала свою смелость и решимость побить распутника в его собственной игре. Но попроси он сейчас – она не смогла бы ему отказать. Какой демон вселился в Джульетту Ситон и внушил ей, что она может тягаться с распутником? Тело уже предало ее, хотя она этого не знала.
– Я сгораю от страсти к вам, – сказал Олден. Пока его ум праздновал победу, кровь бурлила и пела, – Вы и вправду другая, Джульетта!
– Чушь! Сиюминутная сладкая ложь. Ради одного дня. Сегодняшнего дня.
– Зачем мне притворяться сейчас, когда я обезумел от желания? – сказал Олден. – Вам хотелось бы, чтобы я скрывал это? Я еще никогда не испытывал ничего подобного. – Все, что он говорил, было чистой правдой – каждое слово.
Джульетта опустила глаза и закусила губу, рассеянно открывая и складывая веер. Это означало: «Вы жестоки».
– Если вы и ранены, сэр, то это касается только вашей гордости.
– Возможно. Но эта рана гораздо глубже. И ощущения от нее мучительнее, нежели от уязвленной гордости. Я вообще не воображал, что такое может быть. По правде сказать, я испытываю неприятное чувство, сознавая свою уязвимость. И несколько растерян. Ни то ни другое не является моей естественной реакцией, когда я целую леди.
Джульетта сцепила руки на коленях, уставясь на сложенный веер.
– Это был только эксперимент…
– Эксперимент?! А вы что чувствовали?
Веер со щелчком раскрылся.
– Ничего.
– Ох, Джульетта! – Олден разразился смехом – громким злостным хохотом. – Какая вопиющая неправда! Ладно, я готов смириться. Честно! Можно на этом остановиться, если хотите. Я не стану больше вас трогать, но правда остается правей. Я еще не знал такого поцелуя…
– Это грубая лесть, – сказала она в отчаянии.
– Да нет же! Какая, к черту, лесть? Это еще большая правда, чем та, что небо голубое. Если вы настаиваете на противном, в свою очередь вправе настаивать, чтобы мы проделали это снова. Просто чтобы доказать, что вы ошибаетесь.
– Я думаю… – Джульетта схватила шляпку и стала лихорадочно завязывать ленты. – Я считаю, что мы не должны этого делать.
– Тсс, тсс, доблестная Джульетта! Вы нанесли мне кинжальный удар в сердце. Я к этому не привык, но умирать не собираюсь. Тем не менее все остается целиком в вашей власти. Если скажете остановиться на этом, так и сделаем.
Джульетта ничего не сказала и отвернула голову, чтобы он не мог видеть лица.
– Увы, ваш душистый горошек увядает, мэм.
Олден дал знак Джону остановить лошадей и соскочил на обочину, поросшую красным лихнисом. Набрав диких цветов, он прыгнул обратно. Гнедые снова рванулись вперед.
Джульетта сидела спиной к нему, вцепившись обеими руками в экипаж, разглядывая местность сквозь просвет между деревьями.
– Что это за поместье?
Олден оторвал взгляд от розового платья с мелкими складочками, собравшимися на спине, и ранимой белой шеи, обрамленной атласным декольте. Сквозь полуденный зной в голубой дали вырисовывался дом. Экипаж приближался к южной границе владений.
– Грейсчерч-Эбби.
– Кто там живет? – спросила Джульетта.
– Один виконт. – Вынимая поникшие цветы из шляпки, Олден один за другим бросал их ей на колени. – Правда, он редко бывает в своей резиденции.
Джульетта словно примерзла к сиденью.
– Виконт Грейсчерч? – Прильнув к дверце, она всматривалась в его дом.
Олден вплел в шляпку свежие цветы взамен душистого горошка.
– Парень – игрок и мот, а что до женщин, так, говорят, просто сущий дьявол.
Он наклонился поцеловать Джульетту в изящную излучину на стыке плеча и шеи. Только раз. Показать, что он владеет собой. И напомнить о своем умении.