Олден стоял на грязной улице и глядел на шляпу, которую держал в руках. Он учинил отменный беспорядок! Но что-то и вынес из этой кутерьмы. Миссис Ситон оказалась далеко не глупой, но подавленной и одинокой, хотя и отрицала это. Его упоминание о покойном муже спровоцировало у нее не печаль, не любовные воспоминания, а отчаяние – даже страх.
Почему? Ее брак был так ужасен или так хорош?
Олден тешил себя надеждой, что женщина пугалась силы собственной страсти. Страсть требовала выхода, чему он собирался помочь. На это у него оставалось еще четыре дня. Он водрузил на голову треуголку и зашагал к «Трем бочкам», а через полчаса уже скакал на север сквозь длинные летние сумерки.
Десять миль промелькнули пятном, в котором слились мокрые деревья и ряды изгородей. Наконец он остановил лошадь и посмотрел в долину. От средневекового аббатства почти ничего не осталось за исключением нескольких камней фундамента и руин монастыря. Там, где монахи некогда проводили часы в молитвах, теперь стоял огромный дом, уютно устроившийся среди деревьев.
Олден постоял с минуту, глядя на усадьбу и угодья со стадами коров. Его коров – если он не проиграет это пари.
Там были его поля, его посевы, его леса и его рыба в прудах. Его наследство, со всеми подопечными – арендаторами, слугами, а также ответственностью, которую он добровольно на себя взял. Тогда он полагал, что может себе это позволить. Грейсчерч-Эбби, дом его предков, было тем оплотом благополучия и той небольшой власти, которой он обладал… до вчерашней безумной ночи, когда он все это проиграл.
Ничто здесь больше не будет принадлежать ему. Ничто в этом мире не будет носить его имя. Он может лишиться этого навсегда.
До конца недели он должен побывать в постели Джульетты Ситон. Невозможно вообразить что-либо более соблазнительное, чем гладкая кремовая кожа, изящные запястья и округлые лодыжки. Он хотел, чтобы его руки лежали на ней и его губы касались ее рта. Он хотел зарыться в ее нежную женскую плоть.
Однако когда он вспомнил ее лицо – строгое, очаровательное лицо, склоненное над стручками гороха, желание почти растворилось в море вопросов. Женщина выглядит как леди, но живет самостоятельно и одна выполняет всю работу? Не может быть, чтобы у человека вообще не было семьи – ни двоюродных братьев и сестер, ни дядей с тетями. Даже если у нее не осталось живых родственников, у почтенной вдовы всегда найдутся друзья и связи в обществе, чтобы обеспечить себе дом. Как могло так случиться, что Джульетта Ситон оказалась совсем одна в целом мире?
Ее бесприютность, как и само имя, говорили о несчастье. Или о каком-то секрете. В сегодняшнем разговоре была упомянута мисс Паррет. Кто она, черт побери?! И почему выбор дома пал на Мэнстон-Мингейт?
Проклятие! Олден не хотел ничего этого знать. Но на карту была поставлена его судьба. Судьба и множество жизней – и особенно одна, значившая для него больше, чем все остальные, вместе взятые.
На секунду он подумал: а не поскакать ли к дому и выхватить из кроватки Шерри? Ребенок откроет сонные синие глазенки и радостно обовьет шею маленькими пухлыми ручками. А потом домашний учитель деликатно выговорит лорду Грейсчерчу, что не стоит из-за прихоти ломать детский сон и понапрасну будоражить ребенка. И мистер Примроуз будет прав.
Но Олден понимал – нельзя терять время. Он должен соблазнить вдову. Это был его единственный неоспоримый талант, а найти для себя достаточное оправдание будет несложно. Что такое целомудрие для Джульетты Ситон? Она не невинная девушка. Женщина была замужем. Он должен получить вожделенный приз и забрать ее медальон как вещественное доказательство. Но он с лихвой заплатит за эту кражу. Наслаждением. Благоговейно, восхитительно, медленно. Было ли ее замужество счастливым или печальным, она не останется внакладе.
Может, она даже не леди, а просто способная актриса, усвоившая правила хорошего тона. Но почему она живет одна? Оставалось еще одно предположение, не считая какого-то трагического события. Этим единственным объяснением был грех.
Грех. Чувственные образы, хлынувшие как из рога изобилия, разом вымыли все предположения.
Олден развернул лошадь и поскакал обратно в Мэнстон-Мингейт, в крошечную комнату в «Трех бочках».
На следующее утро Джульетта встала с головной болью. Было нестерпимо жарко, как обычно бывает перед назревающей грозой. Спала она плохо из-за тревожных снов. Джордж сердито сверкал глазами, глядя на нее из-под насупленных бровей. Она бежала по бесконечным коридорам огромного загородного дома, распахивая дверь за дверью. Все комнаты были пусты, но когда она подбежала к окну в конце холла и выглянула во двор, то увидела стоявшего там мистера Олдена Грэнвилла. Изящный и невероятно красивый, он бросился от нее к цветнику, прямо в гущу белых цветов. Ее обволокло всколыхнувшимся ароматом. «Пчелы! – закричала она через окно. – Пчелы!» Он выглянул поверх множества лепестков и засмеялся. В это время цветы сердито зашелестели, и она проснулась в испуге.
Покинув постель, Джульетта прошла к окну, выходящему на фасад дома. Прямо перед ней простирался сад с правильными рядами кустов и грядок. Итак, этот человек утверждает, что встречался с мистером Ситоном в «Сент-Джеймсе». Возможно. Но он не мог встречаться с Джорджем, ее несчастным супругом. И потом, если мистер Грэнвилл в то время находился в Лондоне, он мог слышать о скандале. Хотя… с какой стати ему связывать тот скандал с ней? Тогда она еще не носила фамилию Ситон.
Она заставила себя успокоиться. И все-таки смутный страх пробивался в сердце. Этот мистер Грэнвилл перед уходом еще раз показал себя обманщиком. Тот светский поклон и официальный стиль изъяснения выдавали в нем человека, сознающего свою власть. И самонадеянно считающего, что он может это показывать или скрывать по своему усмотрению. Он не просто удачливый джентльмен, он аристократ.
Но почему он предпочел не обнаруживать этого? И вообще, зачем он здесь, в Мэнстон-Мингейт? Джульетта отвернулась от окна. По всей вероятности, вчера она видела Олдена Грэнвилла последний раз. Вряд ли он вернется, чтобы в обмен на партию в шахматы получить какое-то лакейское поручение.
Бедняжка Тилли была больна, и в доме накопилось столько работы, что у Джульетты не хватило времени даже на головную боль. Управившись с обычными делами по хозяйству, она облачилась в свой синий балахон и прошла в кладовку. Подошел срок разливать в бутылки вино из первоцвета. Два с половиной фунта сахара, два лимона и четыре кварты дикого первоцвета от майского сбора на два галлона чистой воды. Вино бродило в бочке в течение месяца. Несколько бутылок заказал пасторат и несколько больше – миссис Кэкстон из Аппер-Мингейт, соседней деревни. Для Джульетты это был источник небольшого дополнительного дохода.
Она открыла крохотное оконце, выходящее на север, и оставила приоткрытой входную дверь, чтобы воздух из тенистого двора мог поступать в комнату. Каменный пол под ногами поддерживал в помещении приятную прохладу. Литая чугунная рукоятка приводила в движение насос для подачи воды из колодца. Излишки выливались в глубокую раковину.
Достав корзины с чистыми бутылками, Джульетта стала наполнять сосуды сверкающей жидкостью. Неожиданно в тишину влился мужской голос, точно мед, вытекший из сот:
– «Не допускается держать вино слишком долго в бочке. От этого может теряться сладкий вкус и аромат фруктов или цветов, из которых оно приготовлено. Следите за тем, чтобы ваша посуда была чистой и сухой. Прежде чем наливать вино, сполосните посуду небольшим количеством бренди». – Вслед за цитатой послышался короткий всплеск смеха. – Мне представляется, что в качестве альтернативы вы можете выпить бренди сами, – добавил голос. – Таким образом вы избавите себя от огромной работы.