— Как красиво! Мне жаль, что ты избавился от других картин, но, Боуэн, это так красиво!
Мужчина осмотрел комнату.
— Я не мог позволить всему этому окружать тебя. Они должны были исчезнуть.
— О… — интересно, что будет, если она свернется калачиком на полу, чтобы немного понежиться в его словах? — Когда ты успел сделать это?
Половицы скрипнули под шагами Боуэна — он подошел к ней.
— В ночь, когда… Когда оставил тебя. Вернувшись, я обнаружил, как ты спишь под своим нимбом, но сам уже не мог заснуть. Поэтому рисовал всю ночь, — его большой палец коснулся нижней губы Серы. — Я не должен был уходить от тебя. Прости меня.
— Все в порядке. Я начинаю понимать, почему ты так поступил, — девушка наклонилась к его прикосновению. — Но в следующий раз ты так не сделаешь. Тебе больше не придется заходить столь далеко, чтобы понять, что ты выше этого.
— Наверное, неправильно, что я заставляю тебя так думать? — глухо пробормотал он. — Возможно. Но я не буду разубеждать. Что угодно, лишь бы ты была рядом.
Если он продолжит говорить подобное, она превратится в лужицу.
— Почему у меня нет рта? У портрета, я имею в виду.
— А? — у него ушла секунда, чтобы переключить внимание. — А, точно. Вот здесь мне и нужна твоя помощь — никак не могу изобразить его. Можешь позировать для меня?
Он подтолкнул ее к стене. Она рассмеялась, когда Дрискол, согнув колени, принялся пристально рассматривать ее рот.
— Как у тебя вышло так точно нарисовать глаза и застрять со ртом?
— Не потому, что я не мог вспомнить его, божья коровка, — из горла Дрискола донесся стон. — Просто, когда я думаю о нем, мне хочется чувствовать его на себе. Прости, что не рассуждаю тут о нежном изгибе губ и всяком таком, — серые глаза сверкнули. — Разочарована, что не закадрила поэта?
— Нет, — Сера старалась не улыбаться, — Поэты — страдальцы. Художники более уравновешенны.
— Ага, а мне, значит, достался мудрец, — он наклонил ее голову, все еще изучая губы, отчего ее пульс потихоньку сходил с ума. — Как думаешь, мы могли бы, ну не знаю, дополнять друг друга?
Дрискол, наконец, посмотрел прямо в глаза, и глубина его взгляда потрясла ее. Девушка проглотила ком в горле.
— А у нас есть выбор?
— У меня — нет, — освободив ее подбородок, Боуэн взял краски и принялся смешивать на деревянной палетке красный с бежевым. Так сосредоточено, что казалось необходимо соблюдать тишину. Когда он заговорил, глубокий голос с хрипотцой будто бы окутал Серу. — Когда я впервые увидел тебя, то подумал, что ты носишь помаду. Но после поцелуя цвет остался. Ни одна помада не выстояла бы это, — он втянул нижнюю губу между зубов. — Они такие розовые — твои губы. Никогда не видел подобного оттенка, как будто ты, не знаю, только закончила сосать леденец. Черт, может поэтому я так завожусь? Не могу смотреть на них, не представляя, как ты сосешь.
— Не знаю… — ответила Сера почти шепотом. Она прислонилась к стене справа от портрета, боясь, что от следующих слов просто свалится на пол. — Я скорее по соленым закускам. Ну, там знаешь, сэндвичи с яйцом…
О, боже! Пожалуйста, заткнись, заткнись!
Боуэн опустил кисть в краску, на его лице заиграла ухмылка.
— Ты что, нервничаешь, божья коровка? После того, как я заставил тебя кончать на лестничной площадке, в фотобудке, на улице…
— Все сказал? Просто нарисуй мне рот.
Девушка следила за движениями руки, оставляющими розовые мазки на стене. Каждый раз, когда пристальный взгляд Боуэна на доли секунды касался губ, ей хотелось, чтобы он задержался. Сера почувствовала, как язык сам движется, увлажняя их. Наконец, Дрискол перестал рисовать, видимо, почувствовав в ней перемену.
— Сера, постарайся не выглядеть такой чертовски сексуальной хотя бы чуть-чуть. Я тут пытаюсь кое-что закончить, это важно для меня.
Серьезность его тона прорвалась сквозь туман похоти.
— Почему это так важно?
С проклятием он бросил краски и кисть и уперся ладонями в стену по обеим сторонам от ее головы. Боуэн приблизился, будто для поцелуя, но остановился.
— Мне необходимо доказательство, что ты была здесь, ясно? Довольна?
— Нет! — он вздрогнул, и она поторопилась пояснить. — Быть здесь, с тобой — вот, отчего я счастлива, Боуэн. Меня расстраивает, что ты беспокоишься, будто я могу уйти.
— А что мне еще остается, когда я без понятия, о чем ты думаешь? Когда ты хочешь играть в молчанку? — он уронил голову на ее плечо. — Ты здесь, и я так благодарен за это, но, я не знаю, что и как к этому привело. Если я не знаю об этих вещах, то, как могу быть уверен, что продолжаю их делать? Ты сводишь меня с ума, Сера.