А услышав незнакомый голос, Тревор стремительно и беззвучно метнулся к двери.
— Вот черт! Надо мне вернуться в магазин, пока не полило. Скажи Заху, мы с ним еще потом увидимся. Если он решит остаться.
Коротко отсалютовав Кинси, который, стоя на коленях, сдирал со сцены недельные наслоения серебряной клейкой ленты, Терри покинул “Священный тис”. Несколько минут спустя Зах вышел из туалета — лицо и руки его были свежевымыты, а темные ресницы еще блестели от воды, — поправляя очки на переносице узкого носа.
— Дождь идет, — сообщил он Кинси.
— Я услышал. А ты откуда знаешь?
— Потолок протекает. Я подставил мусорное ведро. Со вздохом Кинси сдвинул назад шляпу и продолжил сдирать ленту.
— А Терри ушел? Я собирался спросить у него, не знает ли он, где можно остановиться.
— Он пустит тебя в свободную спальню, если ее не занял Р. Джи. Можешь спать у меня на кушетке, если сделаешь мне одно одолжение. Я сам собирался это сделать, но нужно остаться здесь и удостовериться, что клуб не затопит. Домовладелец отказывается чинить трубы, и иногда ливень сам к нам приходит.
В руках у Заха была открытая бутылка “нацбогемы” — он прихватил ее из холодильника, бросив на прилавок два доллара прежде, чем Кинси успел спросить кредитную карточку. Судя по виду, Зах никуда не спешил, и вполне охотно согласился:
— Конечно.
— Тут один парень живет в заброшенном доме на другом конце города. — Кинси коротко рассказал о Треворе, не вдаваясь в детали, как и почему он оказался в том доме. — У него нет ни воды, ни электричества. Я захватил для него кое-что из дому — одеяла, кипяченую воду, немного еды. Как по-твоему, сможешь ему это отвезти?
— Ладно, — кивнул с сомнением Зах.
— Он не кусается.
— Какая жалость! — Зах увидел озадаченный взгляд Кинси. — Извини. А что он делает в заброшенном доме?
— Он сам тебе расскажет, если захочет. Тревор тебе понравится. Он жил в Нью-Йорке, так что вы двое сможете сравнить впечатления об этой ядовитой заразе.
Зах прошел за Кинси за бар, чтобы забрать коробку с припасами. Кинси заметил, что руки у Заха беспокойные, нервные, а тонкие пальцы все время что-то вертят: вот они пробежались по клавишам счетной машинки, поиграли телефоном. Однажды Зах даже потянулся к клавишам кассы, но тут же отдернулся, будто сообразив, что это будет невежливо. Мальчишку словно притягивали всякие переключатели и кнопки. Он удерживался от того, чтобы и впрямь на них понажимать, но гладил и постукивал по ним так нежно, словно ему очень хотелось это сделать.
Объяснив Заху, как проехать к дому, Кинси выпустил его через заднюю дверь. Едва ли Заху удастся проехать мимо; на Дороге Скрипок есть несколько полуразвалившихся домов, но только один, который едва-едва виден. Кинси вернулся в клуб. Тонкая струйка воды уже сочилась из-под двери мужского туалета. Если дождь не перестанет, возможно, придется провести весь день, подтирая воду и выжимая тряпки. Черт бы побрал домохозяина.
Он не был уверен, правильно ли поступил, отправив Заха на Дорогу Скрипок, но интуиция подсказывала ему, что это верный ход. Ему даже думать не хотелось о том, каково будет Тревору провести еще одну ночь в этом доме без пищи или воды. Кто-то же должен хотя бы убедиться, что он не провалился в дыру в, сгнившем полу и не сломал себе шею.
Зах в порядке, хотя и немного нестабилен. Кинси не верил, что он действительно из Нью-Йорка или хотя бы из его окрестностей. Конечно, есть какая-то разновидность нью-йоркского акцента, похожая на то, как говорит этот новенький. Но Кинси слышал один из отчетливых выговоров Нового Орлеана — странную смесь итальянского, кажун и южной глубинки, — который звучал гораздо ближе. И Зах явно вскинулся, когда Терри помянул, что его группа называется “Гамбоу”.
Какая разница — если он говорит, что он из Нью-Йорка, значит, он из Нью-Йорка. Кинси задавал вопросы только тогда, когда видел, что кто-то этого хочет. В настоящий момент Зах — а о фамилии вообще речи не было, — похоже, предпочитал вообще не отвечать на вопросы.
Зах крутанул руль влево, чтобы обогнуть вздувшийся труп опоссума посреди дороги, притормозил и свернул на предположительно верный проезд. Подъездная дорожка — не более чем разбитая колея — явно проигрывала битву с высокой травой и полевыми цветами. Сам дом зарос так, что, если не присмотреться, вообще с дороги не увидишь. Зах решил, что жить здесь было бы расчудесно.
Допив пиво, он вылез из машины, потом вытащил с заднего сиденья коробку с припасами. Кинси положил туда картонку из-под коки с бутылками с питьевой водой, одеяла, консервы и лапшу в пакетиках. На дне коробки была даже подушка в цветастой наволочке. Кто бы ни был этот Тревор Блэк, Кинси хорошо о нем позаботился.
Дождь несколько приутих, но все еще падал частыми каплями, которые садились на очки Заха и заставляли волосы липнуть к лицу. Стало прохладнее, само освещение изменилось, став каким-то потусторонним. Взвалив на бедро коробку, Зах потащил ее вверх по ступеням на занавешенную виноградником веранду.
Приоткрытая входная дверь косо висела на ржавых петлях. Зах постучал, подождал, снова постучал. Никакого ответа. Прищурившись, он заглянул во влажный сумрак дома, потом пожал плечами и сам открыл себе дверь.
Мгновение он стоял в центре гостиной, давая глазам привыкнуть к отсутствию света. Постепенно проступили детали. Он увидел дыры в потолке, виноградные плети, извивающиеся в окнах, гниющие остовы мебели. Ему стало неуютно. Он кашлянул, прочищая горло.
— Эй?
Ничего. Дверной проем в коридор зиял черным прямоугольником, стены вокруг него, казалось, были испачканы какими-то неопределенно темными потеками. Зах поглядел на дверной проем — беспокойство усилилось. И во что его впутал этот старый хиппи?
Пожалуй, стоит поставить коробку прямо здесь, на полу, повернуться и уйти. Ничего такого здесь нет. Не сводя глаз с дверного проема, он начал медленно опускать коробку.
Когда в проеме появилась бледная фигура, Зах со сдавленным криком уронил коробку. Ударившись о пол, та опрокинулась набок. Банка равиоли “Шеф Бойярди” покатилась по полу и исчезла под кушеткой. Совершенно не к месту Зах подумал, не забыл ли Кинси положить консервный нож.
Из темноты выступила бледная фигура.
Голый по пояс, худой и возмутительно красивый парень с рассыпавшимися по плечам длинными светлыми волосами, с пятнами грязи на груди. С расширенными глазами, горящими и совершенно безумными. В занесенной для удара правой руке зажат ржавый молоток-гвоздодер. Он походил на злобного ангела мщения, рассерженного Христа, сошедшего с креста, чтобы самому забить пару-тройку гвоздей.
Зах стоял в каком-то параличе перед этим размахивающим молотком ангелом — предположительно Тревором, — который все надвигался на него. Заху казалось, что он не может издать ни звука. Ему не хотелось умирать подобно персонажу какого-нибудь кровавого ужастика, не хотелось умирать быстро и сразу или медленно и жестоко — с куском металла, засевшим в его лобных долях, и с тягучим сиропом крови, постепенно скрывающим дурацкое удивленное выражение, навечно застывшее на лице. Но еще меньше его прельщала мысль повернуться и бежать, чтобы почувствовать, как гвоздодер вырывает кусок скальпа у него из затылка.