Об этом Тихон узнал потом, а тогда только радовался.
Потом к их хате подъехала машина, крытая чёрным брезентом, и всех, кто был дома, — Тихона, мать, сестрёнок — загнали в ту машину. Там сидели уже соседи, много людей из их села. И только позже они все узнали, что их забрали за дядю Левона. А тогда сидели в машине и даже не догадывались, куда их везут…
Тихон вспоминал, что он говорил потом, на первом допросе в тюрьме, до мелочей вспоминал и думал, где и в чём он ошибся, где не так, не то сказал, — и потому всё так скверно обернулось. Может, если бы он говорил иначе, всё было бы по-иному? И теперь мать была бы с ними.
…Его первого вызывали на допрос, думали: мал, всё расскажет. Привели в комнату. За столом сидел гитлеровец, рядом с ним две овчарки следили за каждым движением Тихона, словно перед ними был не маленький мальчишка, а силач. Тут же за столом сидел переводчик, печатал что-то на машинке. А он, Тихон, стоял посреди комнаты. Его схватили на дворе и даже не дали надеть башмаки. Босые ноги. Штанишки, из которых он уже вырос, держались на одной лямке. У него огнём горели пятки от пушистого ковра. У них в деревне ни у кого не было ковра с такими яркими цветами.
Из приёмника лилась весёлая музыка. Потом музыка стала играть тише. Стало слышно, как немец размешивал ложечкой сахар в стакане. Ложка ударялась о стекло, и оно звенело. А Тихон рассматривал вытканные цветы. Потому что если бы он поднял глаза на гитлеровца, тот увидел бы, как Тихон его ненавидит.
Немец заговорил тонким голосом, который совсем не подходил к его широким плечам и круглой, как тарелка, роже. Вслед за ним заговорил переводчик:
— Мальчик, господин офицер спрашивает: есть ли у тебя старшие братья?
— Есть, — ответил Тихон.
— Сколько?
— Один, — соврал Тихон
— Сколько ему лет?
— Четырнадцать.
— А где он сегодня?
На мгновение Тихон поднял голову. Оба — и офицер и переводчик — смотрели на него, как на своего лучшего друга. Улыбались. Тихону даже показалось, что собаки тоже улыбаются, как и их хозяева. Ну и пускай улыбаются. Тихон всё равно им не скажет, что Володе уже семнадцать, а Василий и Павел ещё старше, что все они вместе с отцом в партизанском отряде, что он, Тихон, партизанский связной. И он ответил:
— С отцом в Ружаны пошёл, за солью.
Говорил, а сам думал: что, если не поведут его в ту же камеру, где мать; как он скажет ей, что говорить, чтобы одинаково было? Перед допросом условиться не успели. Привезли их на машине, и его сразу привели сюда, в эту большую комнату.
— Но вы ведь тоже из лесу пришли. Какое оружие у партизан? Много их?
— А где я был с мамой, там одни старики и дети.
— Зачем пришли в деревню? Разведчики?
— Что вы, мы в лесу от стрельбы прятались. Ночи уже холодные стали, так мы пришли одеться.
— И опять в лес?
— Не-е. Мы домой пришли.
— Бандитам помогали! — вдруг визгливо закричал гитлеровец.
— Каким? — словно не понял Тихон.
Он знал, что бандитами немцы называли и партизан, и красноармейцев, и пленных, которым удалось убежать из немецких концлагерей.
Немец ещё что-то кричал, но переводчик уже не переводил. Он позвал солдата, тот потащил Тихона в соседнюю комнату, и там его били плётками.
Избитого, бросили в камеру прямо на руки матери.
— Не говори, мама, про Павла и Василия, — шептал Тихон, — говори только про Володю, что ему четырнадцать, что он с отцом поехал за солью в Ружаны. И ещё скажи, что вернулись в село оттого, что холодно в лесу…
Мать постелила на полу свою жакетку и осторожно положила на неё Тихона.
Пришли за ней. Повели на допрос. Остался Тихон в камере с сестрёнками Женей и Ниной.
— Не надо плакать, — успокаивал их Тихон. — Скоро домой вернёмся. Ничего нам не сделают немцы.
Для них он — старший брат.
И мать ничего не сказала фашистам. Повторяла то, что говорил Тихон.
Из тюрьмы их перевели в концлагерь — несколько длинных бараков, огороженных колючей проволокой, — тут же, рядом с тюрьмой. За колючей проволокой другой лагерь — военнопленных. Там даже бараков не было.
Один раз Тихон передал военнопленным несколько картофелин. За это его сильно избили охранники.
Он решил убежать. Прокопал под проволокой яму и вылез на другую сторону.
Его поймали и опять били.
Он ещё раз попробовал убежать — пристроился к колонне пленных, шедших на работу.
Его заметили, выволокли из рядов и на этот раз били в присутствии начальника тюрьмы.