Джильда. Ты боялся?
Отто. Не то слово, но потом привык.
Джильда. Это был английский корабль?
Отто. Норвежский. Я теперь могу спросить: «Как поживаешь?» на норвежском.
Джильда. Мы должны немедленно познакомиться с какими-нибудь норвежцами, чтобы ты мог спросить у них: «Как поживаешь?» Где твои картины?
Отто. Я их еще не распаковал. Они в «Карлтоне».
Джильда. «Карлтоне»! Ты, значит, можешь позволить себе тамошние цены?
Отто. Могу. В Лондоне мне заказали несколько портретов. Самые известные люди. Я пишу портреты только самых известных людей.
Джильда (излишне резко). У них такие интересные лица, не так ли?
Отто (с упреком). Я не рисую лица, Джильда. Ты же знаешь, мое измерение — четвертое. Я рисую души.
Джильда. Чтобы найти их души, ты должен быть ясновидящим и работать в восьмом измерении.
Отто. Я очень огорчен тем, что Лео так и не удалось приручить твою гордую, революционную душу.
Джильда. Скорее, он раздул пламя из тлеющей в ней искры.
Отто. Я знаю, что с тобой не так, сладкая моя. Ты всего лишь концентрированная эссенция «Любви среди творцов».
Джильда. Я думаю, это жестоко.
Отто. Будь у тебя самой творческий потенциал, ты смогла понять больше. А так ты много знаешь. Ты чертовски много знаешь. Ты — первоклассный критик. Твою оценку картины, книги, пьесы я ставлю выше любой другой. И однако, ты можешь сбиться с пути истинного, если так и будешь переть напролом. Жизнь, прежде всего и в основном, предназначена для жизни. Даже людям творческим жизнь дается, чтобы жить. Помни об этом.
Джильда. Ты повзрослел, не так ли?
Отто. Поначалу, когда мы все жили в Париже, все действительно разрешалось гораздо легче, даже наши эмоциональные проблемы. Лео и я лезли из кожи вон, цель у нас была только одна — добиться успеха… ради этого ты трудились, не покладая рук, не останавливаясь ни на секунду. Ты нам в этом помогала, подстегивала, корректировала, если мы сбивались с курса, вдохновляла, если нас охватывало разочарование. Меня ты любила чуть больше, решив, и правильно, что я более слабый. Они были счастливыми, те дни, и именно такими навсегда останутся в нашей памяти. Но не позволяй тем дням обмануть себя. Не пытайся возродить их дух. Они в прошлом, вместе с нашими ранними грезами, любовью, ссорами, да и остальными глупостями того времени.
Джильда. Думаю, мне снова хочется плакать.
Отто. Слезы — лучшее успокоительное.
Джильда. Ты не можешь винить меня за то, что я ненавижу успех. Он меняет все… все то, что я люблю больше всего.
Отто. Жизнь все разно изменяется. И успех — не единственная тому причина… тут и время, и опыт, и новые обстоятельства.
Джильда (с горечью). Всю эту мудрость ты почерпнул у норвежцев? Они, должно быть, замечательные люди.
Отто (мягко). Нет, я до всего дошел сам. Сидел и смотрел на все вокруг.
Джильда. Понимаю.
Отто. Хочешь еще салата?
Джильда. Нет, благодарю.
Отто. По-моему, самое время отдать должное холодному рисовому пудингу.
Джильда. Одно мне совершенно ясно.
Отто (с улыбкой). Что именно?
Джильда. Я больше не нужна.
Отто. Я не сомневался, что именно это ты и скажешь.
Джильда. Ты меня к этому и подводил, не так ли?
Отто. Мы всегда будем нужны друг другу, все трое.
Джильда. Ерунда! Выживает тот, кто лучше приспосабливается… все остальное — побоку.
Отто. Положить тебе рисового пудинга?
Джильда. Да пошел ты со своим пудингом!
Отто (кладет пудинг себе на тарелку). Грубые слова. Грубые, жестокие слова!
Джильда. Ты очень уверен в себе, не так ли? Вы оба очень уверены в себе, ты и Лео. Это же приятно, добиться всего того, к чему вы так стремились.
Отто (безмятежно). Приятно.
Джильда (внезапно улыбнувшись). Ты помнишь, как я рвала и метала, не могла смириться с тем, что я — женщина.
Отто. Да, дорогая. Крика было много.
Джильда. И вот теперь я этому рада. Впервые. Может, хочешь джема?