Джильда. В каком смысле?
Отто. Ты уверена, что я тебя хочу.
Джильда. А разве нет?
Отто. Естественно, хочу.
Джильда. Тогда отойди, на минутку, позволь мне еще раз оглядеть тебя с головы до ног.
Отто. Я частенько усаживался на верхней палубе сухогруза, закрывал глаза и видел тебя стоящей там, как ты стоишь сейчас.
Джильда. Да ты у нас романтик. Пускаешь слезу, вспоминая наше постыдное поведение.
Отто. Заткнись! Не говори так.
Джильда. В отличие от тебя, я ничего не боюсь.
Отто. Потому что тебе нечего терять.
Джильда. Откуда ты знаешь? Ты же забыл, какая я, настоящая я. Тот смутный образ, который ты рисовал под твоими чертовыми тропическими небесами, иллюзия, призрак, возникший из отрывочных воспоминаний, неточных и ложных, не имеет со мной ничего общего. А я — вот она, перед тобой, здесь и сейчас! Присмотрись ко мне внимательно, и давай поглядим, удастся ли тебе сказать, что я могу потерять в этой игре… или приобрести. Может, ты скажешь и это? Скажешь? Скажешь?
Отто. Ты выглядишь такой прелестной, когда злишься.
Джильда. Еще одна иллюзия. Я — не прелестная.
Отто. То были лишь слова любви. Не нужно их топтать. Как мы можем, встретившись вновь, обойтись без слов любви?
Джильда. Давай держать их под контролем.
Отто. Я предупреждаю тебя, это будет очень трудно. Ты стараешься выглядеть такой искушенной. Решала показаться расчетливой, разочарованной, бесстыдной, даже грубой. Все это очень хорошо, но как долго будет продолжаться? Вот о чем я спрашиваю себя. Как долго ты сможет пребывать в таком настроении?
Джильда (сдается). Не… не смейся надо мной.
Отто. Я должен… чуть-чуть.
Джильда. Это несправедливое преимущество. Оно есть у вас обоих, и вы оба используете его против меня, не зная жалости.
Отто. Смех тоже. Но на самом деле это несерьезно.
Джильда. Однажды начав, я никогда не останавливаюсь. Это предупреждение.
Отто. Оно получено.
Джильда. Что же нам делать с Лео?
Отто. Подождем и посмотрим, что будет делать он с нами.
Джильда. Неужели тебе совершенно не стыдно?
Отто. Не больше, чем тебе.
Джильда. Наши отношения деградируют, полностью деградируют.
Отто. Только в сравнении со стандартами других людей.
Джильда. Почему мы должны льстить себе тем, что мы — совершенно другие?
Отто. Лесть тут совершенно не причем. Мы другие. Наши жизни диаметрально противоположны привычным социальным отношениям. И бессмысленно хвататься за эти отношения, как за соломинку, в надежде, что они удержат нас на плаву, когда мы вдруг понимаем, что оказались на глубине. Мы ни во что их не ставили и должны найти свои решения для возникших у нас нравственных проблем.
Джильда. Красноречиво, очень красноречиво, и так обтекаемо.
Отто. Это правда. Так что нет смысла топать ногами и вещать о деградации. Разумеется, это деградация. Согласно известному нравственному кодексу, наши отношения аморальны и всегда такими и были. Методисты нас не похвалят. Католики тоже. Как и евангелисты, епископалианцы, представители англиканской церкви. Боюсь, даже полинезийцы не будут о нас очень уж высокого мнения, но тем это без разницы, очень уж они далеко. Они могут собраться вместе и не погрешат против истины, как они ее понимают, говоря, что мы развратные, отвернувшиеся от Бога, аморальные дегенераты. Имеют они на это право?
Джильда (печально). Да, Отто, полагаю, что да.
Отто. Но речь-то о том, что не их это дело. Мы никому не причиняем вреда. Мы не засоряем мир незаконнорожденными детьми. Единственные, кому мы, возможно, портим жизнь, это мы сами, а потому и разбираться в этом только нам самим. И для тебя это совершенно бессмысленное занятие, пытаться определить, кого ты любишь больше, Лео или меня, потому что ты сама этого не знаешь! В данный момент — меня, потому что ты прожила с Лео достаточно долгое время, а я отсутствовал. Веселый, ироничный случай свел нас вместе и завязал наши судьбы в тугой узел. Отрицать это нелепо, развязать узел — невозможно. И единственное, что остается — наслаждаться, каждым моментом, каждой секундой…
Джильда. Сойди с трибуны и перестань проповедовать!
Отто. Мне очень хочется заняться с тобой любовью, будь уверена! Без тебя мне было так одиноко. Теперь я вернулся и больше не собираюсь мучаться одиночеством. Поверь мне, одиночество — это для дураков.