Что она знала о нем? Только то, что рассказал о себе. Просто в течение этих двух суток выяснилось, что их представления о жизни, о людях странным образом совпадают. Наверное, поэтому ей и стал так необходим этот человек. К моменту приезда обнаружила вдруг, что думает о предстоящей работе, всей своей жизни в этом городе с другим настроением: и с ожиданием, и с интересом. Окрыленная своим состоянием, попрощалась на вокзале с Копниным торопливо и, пожалуй, даже рассеянно. Ей казалось тогда: он всегда будет теперь рядом, стоит ей только пожелать. Не тут-то было! Копнин исчез, не давал о себе знать всю зиму.
Сначала, по осени, встревожившись: а может, с ним что случилось? — позвонила ему. Он был жив и здоров, пообещал «забежать», как только позволят обстоятельства. Она ждала. Старалась не отлучаться из дома лишний раз: вдруг он придет и не застанет ее? Сшила себе новое домашнее платье, бросалась к двери на каждый стук.
Если бы ей пришло в голову представить, как он, тайком, измочаленный усталостью, пробирается на свое место в затемненном, уже полном публики зале посмотреть на нее, услышать ее голос, попытаться понять и ее, и ее работу! Ей это в голову не пришло. Замкнулась в себе еще больше.
В театре говорили: «Растете вы, Дина Владимировна, не по дням, а по часам. Это вам мы обязаны тем, что зал полон каждый вечер…» Слушала эти и другие похвалы и думала: опять она попала впросак!
Ведь говорила же себе, что не нужно тянуться к людям, нужно научиться обходиться без них! Будет меньше горечи и разочарований. Что она Копнину? Случайный, чужой человек. Одно дело скоротать время в пути и другое… Копнин старше, опытнее, у него такой независимый склад ума! Самой-то ей всего этого еще так не хватает. Или вся причина в ее одиночестве? Дойдя до этой мысли, как бы ставила точку, не разрешала себе больше возвращаться к ней.
Проходили дни, недели, месяцы, а она ничего не знала о нем. Лишь изредка, испугавшись, как тогда, осенью, набирала на память номер телефона и, услышав его голос, снова опускала трубку. Никакая в мире сила не смогла бы теперь заставить ее напомнить о себе. Алексей Иванович не ищет ее общества, значит, он может без нее обойтись. Значит, должна суметь обойтись без него и она.
Возвращаться же одной со спектаклей через весь ночной город и в самом деле жутковато. Пока разгримируешься, снимешь костюм, примешь душ и снова оденешься, публику уже как ветром сдует, в зале и в фойе, даже у подъезда погаснут огни. От стука собственных каблуков по асфальту пустынных улиц по спине пробегает озноб. Поэтому она чаще всего заказывает на обратный путь такси.
Вообще-то они хороши — эти одинокие возвращения домой через ночной, пустынный, опрятный в свете уличных фонарей город! С шофером если не заговоришь, он и досаждать тебе не будет. Можно и забыть о его присутствии. А если и завяжется какой разговор, он не мешает думать о своем, о только что пережитом на сцене. На коленях цветы. Хоть крошечный студенческий букетик, нарезанный с домашнего цикламена. А то и роскошные оранжерейные красавцы в хрустящем целлофане. Или даже целая корзина. С тех пор как город познакомился с нею на сцене, она не возвращается без цветов ни с одного из спектаклей. Ставит их обычно в высокую хрустальную вазу, подаренную рабочими одного из заводов, в красном уголке которого она дала однажды концерт. Или в другую, из керамики, что стоит возле пианино на полу. Эту вазу подарили медицинские работники железнодорожного объединения.
Несмотря на цветы, на душе во время возвращения домой далеко не всегда тишь и благодать. Как правило, на спектакль отправлялась более спокойной и собранной, вся сосредоточившись на том, что предстояло сделать. И все же, видимо, недостаточно собранной, если по окончании спектакля всегда находился повод учинить над собой суд. Суд тем более беспощадный, что посторонних на нем не присутствовало. Здесь неправильно подала звук, в этой мизансцене была излишне суетлива, там холодна. Где уж взять слушателя за сердце, если сама как льдина!.. Еще не было на памяти спектакля, чтобы не нашлось повода для такого самосуда. Может, никогда и не будет? Значит, вечное недовольство собой? Как же, однако, тяжело с этим чувством жить!.. Неужели так никогда и не будет радости и удовлетворения?