И вообще, приятно, когда все заняты одним делом. Ритка теперь тоже, как Лена Сидорова, старается думать о тех, кому достанутся сшитые ею юбки. Девчонки, должно быть, рассматривают себя в зеркале, примеряя форму. Ведь так хочется всегда, чтобы одежда была тебе к лицу!
А мастерская у них больше похожа на зимний сад. Точно! Как она раньше не замечала? Только фонтана не хватает. Зелень, куда ни бросишь взгляд, даже две пальмочки есть, маленькие, правда, еще. Подрастут.
Подошла Роза Арсалановна, перебрала простроченные по бокам ею, Риткой, юбки. Малоподвижное смуглое лицо просветлело от скрытой улыбки.
— Все пойдет первым сортом. Только бы Лайна не подкачала.
Белокурая эстонка Лайна пришивала к юбкам пояса.
Как всегда, у двери поджидала Зойка. Предложила ей, неожиданно для себя:
— Пройдем сюда, вдоль забора? Я тебе покажу одно место.
У пенька Зойка замерла, охнула:
— Надо же! Как отсюда все видно! Я и не знала. Все думала: где ты пропадаешь?.. Посидишь тут и будто в городе побывал.
От ее волнения в груди потеплело. Призналась невольно:
— А меня сегодня Арсалановна похвалила.
— Ну-у? — Зойкины глазенки радостно заголубели. — От нее дождаться… А я что говорила? Еще так привыкнешь, полюбишь шить… Что, не полюбишь? А я бы вот детское с утра до вечера шила. Детское радостно шить. Все равно что — переднички, платья. Знаешь, — Зойка помедлила, посмотрела в глаза: как она, Ритка, воспримет такое? — знаешь, я иногда уйду куда-нибудь и раскраиваю из газет. Детское, ага.
Позавидовала Зойке: у Зойки, как и у Лены, есть мечта. А когда будет такая мечта у нее, Ритки? Или ей уже никогда в жизни больше не захочется ничего? Вот вытянула кое-как, с трудом дневную норму в мастерской и уже рада-радешенька!
Утром вызвали в медпункт. Курс уколов подошел к концу, врачи решили осмотреть ее еще раз. Собрались все, получилось что-то вроде консилиума. Они вертели ее, выслушивали, выстукивали молоточком. Наконец Мария Ивановна, терапевт, сказала:
— Вроде бы теперь ничего. Можешь перейти в группу. Надоело, наверное, отшельничать-то в изоляторе?.. И все же переутомляться нельзя. Ты уж сама последи за этим. Я знаю, сейчас конец учебного года. И все равно… А летом тебе нужно будет набраться сил по-настоящему. Ну, этот вопрос мы будем решать сами.
Когда она принялась вечером в группе готовить свою постель ко сну, кто-то не без ехидцы прошелся за спиной по этому поводу:
— Кончились, видать, курорты-санатории…
— Плюнь ты! — посоветовала Зойка. — Кто говорит-то? Ну вот…
Вот уж кто был рад ее, Риткиному, возвращению в группу, так это Зойка! Как только погасили свет, перебралась под одеяло.
— А тебе разрешат в какой-нибудь кружок записаться? Нет? Ты знаешь, Гоша, ну тот, что по гимнастике у нас… Его девчонки черненьким называют, чтобы не путать с тем, в музыкальном который… Так вот, Гоша сказал мне: «Ты, говорит, совсем, как Ольга Корбут». Ага. И еще, говорит, на коньки бы тебя поставить, на фигурные. Какие-то способности он у меня нашел. Гоняет аж до седьмого пота. Хочет, чтобы я к первомайскому вечеру номер с лентами подготовила. Да когда же? Времени-то осталось…
Зойка посопела задумчиво и зашептала снова:
— Как ты думаешь, научит он меня чему-нибудь?.. А дочка-то нашего директора, мы и не знали, что она ему дочка, Светлана… Так вот, Светлана со мной русским начала заниматься. Строгая. Богуславская, ты же ее знаешь, она без таких слов не может, Светлана ей и говорит: «Ты что, без терминов не можешь?» Ага, так и сказала: «без терминов»! Телушечка и скисла… Ой, хорошо у нас стало! По вечерам и дурить теперь некогда.
Слушала взволнованный шепот Зойки и думала: «Ей, Ритке, не до кружков! Впереди конец учебного года, а она еще никогда не училась так плохо. „Троек“, правда, в классном журнале против ее фамилии нет, но она-то себя знает! Особенно плохо усвоился материал, который проходили в первое полугодие. Разве ей тогда до учения было?»
Между прочим, Андрей прислал второе письмо. На домашний адрес, разумеется. На первое-то она ему так и не ответила Принималась несколько раз, напоминала себе слова Кати и… И вот он прислал второе. Мать переслала его по почте, вложив в другой конверт. И на этот раз письмо было очень короткое, но совсем не такое, как первое. Андрей ничего не рассказывал о себе, наоборот, все расспрашивал, как да что. А между строк угадывалась обида. Перечитала письмо несколько раз. Да, Андрею, видимо, приходится несладко. И тоскливо, и одиноко. Ну что же, ему полезно узнать, что это такое — горечь и обида, чувство одиночества.