Он вышел без куртки, в белой нейлоновой рубашке, простоволосый. Предложил вдруг, заглядывая в глаза:
— Давай сходим куда-нибудь, Рита, а? В кафе. Или в ресторан. В следующее воскресенье. Раньше не получится. Я во вторую смену эту неделю работаю.
Ритка молчала. Она совсем не ожидала такого. А он, не дождавшись ответа, продолжал:
— Вдвоем. Томка, знаешь, какая нудная? Ну, сама видела сейчас. Все ей не так.
Андрей снова ожидающе заглянул в глаза. И тогда Ритка призналась:
— Я еще никогда… никогда не ходила в кафе. В ресторан. И вообще, я терпеть не могу, когда пьют.
Андрей ласково рассмеялся.
— Так разве обязательно пить? Посидим, музыку послушаем. На людей посмотрим. Сейчас все так делают. В ресторане вечера проводят. Семейные даже.
— Андрей! — послышался со двора требовательный окрик Томки. — Куда ты запропастился? Раздетый.
— В воскресенье в семь у «Байкала», — торопливо сказал Андрей. — Знаешь, где это? Найдешь? Ну вот. Приходи. Я буду ждать…
И скрылся за калиткой.
— Вот, доктор, — больной положил перед Серафимой Дмитриевной бумажку, — заключение рентгенолога.
Это был немолодой уже человек с грубоватыми чертами обветренного лица, сдержанный и немногословный. Работал он экскаваторщиком.
По своему опыту Серафима Дмитриевна знала: такие люди обращаются к врачу, когда их слишком уж прижмет. И хотя у экскаваторщика, когда он пришел к ней первый раз, не было температуры, — он жаловался на слабость, потливость и ломоту в костях, — выписала ему больничный лист: пусть отлежится, прогреется. Под графой «диагноз» поставила: респираторная инфекция.
Но за три дня экскаваторщику не полегчало, и он пришел снова с теми же жалобами. На этот раз она минут десять выслушивала и выстукивала его, попросила сестру измерить у больного температуру, хотя пульс вроде бы и не частил, температура оказалась пустяковой: 37 и 4. И однако это дало ей основание продлить экскаваторщику больничный лист. Он уже направился к двери, когда она вернула его и протянула направление к рентгенологу.
— Сходите еще на всякий случай на рентген.
И вот теперь экскаваторщик пришел к ней снова, в третий раз. Положил на стол заключение рентгенолога, а сам торопливо присел на край стула, утер темной ладонью испарину со лба. От нее не укрылось это, подумала вдруг с подступившей к сердцу тревогой: «Ох, не случайно это!»
Нетерпеливо схватила в руки клочок бумаги — заключение рентгенолога. Ну, конечно, так и есть! Пневмония, прикорневая форма… Вот почему ничего не прослушивалось: ни хрипов, ни… И кашля не было.
Выписала экскаваторщику направление в больницу, объяснила ему:
— Вы посидите, я сейчас машину попрошу… А домой вы можете по телефону сообщить. Вот прямо сейчас, отсюда и позвоните…
Приняла еще двух больных и отправилась к заведующей поликлиникой, отпросилась домой. Объяснять ничего нс стала, сказала, что нездоровится.
Такого еще не случалось, чтобы она отпрашивалась с работы, и заведующая, задержав взгляд на ее лице, заторопилась:
— Конечно, — конечно, Серафима Дмитриевна! Какой может быть разговор? Вам и докладывать не нужно было. Ступайте!.. И, если что, звоните. Я пришлю девочек. Вы просто переутомились, вам надо отлежаться…
Но Серафима Дмитриевна и не подумала лечь в постель. Переоделась в старенький байковый халат, набросила на плечи пуховый платок, оставшийся от матери, и вот уже который час сидит за журналами в кухне у стола. В глазах уже рябит от журнального петита.
Время от времени она прикрывала глаза ладонью, по тут же снова, испугавшись, что время идет, опять листала страницы. Ведь это же позор! Проработать семнадцать лет и не суметь поставить диагноз воспаления легких…
В девятом часу поужинала в одиночестве. Убрала со стола посуду и снова положила перед собой стопу журналов. Она уже просматривала их и раньше. Материалы по грудной терапии она не пропускала никогда. До чего другого руки не доходили, а в своей области она вроде бы знала все, что необходимо знать специалисту. И вот… А может, она уже вообще не должна больше работать лечащим врачом и лучше уйти на какую-нибудь административную должность?
Или… или все это Андрей? Из-за него?
Вот где он теперь? На исходе одиннадцатый час. Хорошо, если засиделся у своего приятеля Валерки, пошел в кино. А если лежит где-нибудь у забора с проломленным черепом? Мало ли как! Шел по улице — напали хулиганы. Или сам ввязался в драку. Он такой, Андрей. Горячий… Или… невыдержанный? Не воспитала она в нем способности анализировать свои чувства, поступки.