— Свекровушка там у меня жила. Для нее покойный муж и пристроил. С отдельным входом, значит, чтобы сама себе хозяйка. Много на нее, на эту комнатку, людей находится, только с детишками я не пускаю. У меня огородина, яблоки, цветы, все порвут, по истопчут.
Комната оказалась совсем небольшой, но в два окна. Теперь они были наглухо закрыты ставнями. Голая лампочка на шнуре посередине. Плита сразу у двери, а за ее теплой спиной клеенчатая кушетка с выпирающими пружинами, простой сосновый стол.
— Квартиранты оставили, — объяснила хозяйка. — Они себе новую мебель приобрели. Всю как есть…
Андрей представил себе, как они приходят в эту комнату с Валеркой и другими парнями. Хоть на голове ходи. А потом, если оборудовать немного, можно будет привести и Ритку.
Сказал хозяйке охрипшим от внезапного волнения голосом:
— Все! Беру я эту комнату. И дрова привезу. Не завтра, конечно. Получу зарплату.
— Ну чего же, — взяв себя за голову крупными руками, хозяйка спустила еще ниже на лоб суконный платок, поджала тонкие губы. — Я не навяливаю. Если вас устраивает. Деньги вперед. Уж я это завсегда. Вперед за месяц, да. Мало ли ведь как!
Они переглянулись. Денег у них с собой, разумеется, не было. И вообще не было. Правда, в кармане у Андрея можно было наскрести около трех рублей, он их даже и доставать не стал. Хозяйка квартиры, видать, была не из тех, кого можно обвести вокруг пальца. От нее не укрылось их замешательство, добавила:
— Завтра еще одни обещали зайти. Муж с женой.
И тут Андрея осенило:
— А можно, я завтра утром занесу? Деньги. Вы в каком часу на работу уходите? Так вот, я к семи…
Когда вышли за ворота, Валерка выругался.
— Стерва! Еще ей дров…
Андрей отозвался задумчиво:
— Придется привезти машину. Попрошу Ваську… Баба, видать, жох… Зато, понимаешь? Сами себе хозяева! Вот только где достать денег?
Они зашли еще к одному парню из цеха, но у него, как и следовало ожидать, денег не оказалось. Оставалась одна надежда — мать.
Утром она обычно не могла его добудиться, а тут вошел к ней на кухню, где она, стоя, наспех допивала чашку чая. В последнее время лицо у нее после сна стало оплывать, желтело под глазами застарелая синева. Спросил, как когда-то в детстве, уставившись взглядом в пол:
— У тебя не найдется двадцати пяти рублей? До получки. Парень у нас один женится, собираем на подарок.
Мать поставила чашку на стол.
— Мы же купили тебе ботинки. И шарф. И шерстяные носки. Перчатки. Это все мелочи? Ушло пятьдесят рублей. Кроме того, мне, возможно, придется поехать в санаторий. На этом настаивают мои товарищи по работе.
Она помолчала, прошла к себе и вернулась с сумочкой.
Вот двадцать пять. Отложила заплатить за квартиру и за свет. Получишь и заплатишь. И не забудь, пожалуйста.
Все оказалось гораздо проще, чем он ожидал. Направился к Валерке, тащиться одному на Лысую гору не хотелось. Сейчас они отдадут хозяйке деньги, и можно считать, что «берлога» у них есть.
Значит, мать уезжает? Небось накажет своим приятельницам присматривать тут за ним. Как бывало, когда она уезжала в Москву на усовершенствование. Эти бабы надоели ему тогда до тошноты… Ну, теперь-то они его поищут.
Валерка еще, конечно, дрых, но поднялся, плеснул в физиономию холодной воды, вышел на улицу, поеживаясь.
Хозяйку они все же застали, она как раз запирала да собой дверь. Спрятала деньги во внутренний карман длинного драпового пальто, предупредила:
— Еще, значить, молодые люди, еще за вами машина дров. Подожду до получки, так и быть. Я ведь ие совсем без понятия. Вот вам ключ. Прятать его будете вот сюда, на крылечке под половицу. Чтобы, значить, и я всегда могла найти. Протопить там, а ли еще что. Одним словом, с собой ключ не уносите.
Она еще раз оглядела дом, запертую дверь, двор и только тогда оставила их одних.
Они отворили дверь в пристройку, щелкнули выключателем. Валерка тут же повалился на кушетку, задрал ноги.
— Даешь свободу!
А Андрей оглядел комнату. Придется попросить хозяйку побелить. В углах паутина. И вообще, пыльно. Им-то с Валеркой все равно, а Ритке не понравится. Подумал, что придется опять занять денег, он же обещал сводить ее в ресторан. Вспомнив о Ритке, наказал другу:
— Ты… слышь, Томке о «берлоге» ни слова. Понял?
Валерка сел, недоумевающе похлопал белесыми ресницами.
— А ты… Я думал…
Посоветовал ему ласково:
— А ты не думай. Пусть лошадь думает, у нее голова большая. Томка о «берлоге» не должна иметь и представления. Усвоил?