И вообще, это хорошо, что в доме ни души. Никто не мешает. Собираться в ресторан Ритка начала сразу после обеда.
Прежде всего помылась. Волосы после мытья сполоснула еще отваром ромашки. Она вычитала об этом в журнале «Работница». Пока возилась с утюгом, они просохли. Черные материны туфли-лодочки приготовила еще с вечера. Они были почти без подошв, зато кожа на них была как лакированная, блестела.
Когда она оглядела себя в зеркале, то охнула: темная юбка, строгая белая блузка, светлые, хорошо промытые волосы просто расчесаны на прямой пробор. Таких девушек рисуют в журналах мод… Она даже перестала жалеть, что у нее нет никаких украшений: ни перстня, ни сережек. К такой блузке они, вероятно, и не подошли бы.
Когда Ритка приехала к кинотеатру, не было еще семи. Пошаталась в холле кинотеатра, постояла даже в очереди за билетами, а потом, когда до окошечка осталось два человека, ушла. Хорошо, в холле были стеклянные стены и можно было рассмотреть всех прохожих на улице. В своих туфлях она осталась бы без ног, пока дождалась бы Андрея на улице. Тем более, что когда он появился, на электрочасах у входа в «Прогресс» было уже пятнадцать минут девятого.
— Извини, — он едва перевел дыхание. — Понимаешь, мать уехала на курорт, а я не мог разыскать галстук. Пришлось надеть этот.
С точки зрения Ритки надетый им галстук в коричневую и белую полоску был ничем не хуже других. И подходил к костюму цвета пережженного кофейного зерна. Ритка, правда, этих самых зерен и в глаза никогда не видела, но о существовании такого цвета знала все по тому же журналу «Работница», который выписывала мать. Поверх костюма Андрей надел свою — будничную японскую куртку на меху, на голове все та же вязаная каскетка.
Ритку слегка бил озноб, наверное, потому, что подошвами она ощущала каждый камешек, попадавшийся под ноги. Она очень боялась, что Андрей предложит прогуляться, но он на правился сразу к ресторану. Мимо этого здания с вывеской «Байкал» Ритке доводилось проходить не раз, однажды она даже подумала: «А как там внутри?» И вот теперь они поднялись по бетонным ступеням. «Сейчас будет швейцар, — сказала себе Ритка. Непременно с бородой…» Такими обычно описывают ресторанных швейцаров в книгах.
Но никакого швейцара не было. Как только Андрей открыл дверь, пропуская Ритку вперед, ей в лицо ударил запах перепревшей капусты и томата — запах самой заурядной столовой. Ритка оглянулась на Андрея. Он уверенно, поддерживая ее под локоть, направился к блестящему барьеру раздевалки. И тут Ритка опять удивилась: на вешалке работал совсем молодой мордастый мужчина. Одет он был, как артист: темный костюм, белоснежная, как у Андрея, нейлоновая рубашка и галстук бабочкой. В манжетах запонки. Он предупредительно бросился к ним. Андрей хотел было помочь Ритке снять пальто, она торопливо сбросила его сама и свернула так, чтобы не было видно посекшегося по низу подклада.
И тут неожиданно увидела себя в зеркале всю — с головы до ног. Катина блузка, оказывается, совсем преобразила ее, Ритку, сделала взрослее. А юбки она еще никогда не надевала такой короткой. Ноги кажутся еще длиннее, хорошо, что они у нее такие, как струночки! И туфли, хоть и видно, что не новые и нс лакированные, тоже ничего.
Рядом зеркале появился Андрей. У него даже голос сел от волнения:
— Молодчина! Вот что значит вкус!
И Ритка успокоилась как-то сразу, вдруг. Вошла в зал чуть впереди. И это не укрылось от Андрея, отметил про себя: «Королева! Куда там Томке!»
Народу в зале было немного: четверо шумных мужчин за одним столиком, за другим — чем-то расстроенная или поссорившаяся пара, за третьим одни женщины, одеты по-будничному. Только за столиком у сборчатой шелковой шторы одна из женщин была в платье из блестящей парчи с низко открытой спиной и ниткой жемчуга на шее.
Ритка увидела вдруг себя и Андрея как бы со стороны: она тоненькая, юная и свежая в своей белой блузке, с распущенными светлыми волосами, всегда бледное лицо разгорелось, глаза блестят. Андрей рослый, видный, одет — дай бог каждому! Эта мысль помогла ей окончательно избавиться от стыда, который она пережила у вешалки за свое жалкое пальто. Направилась к столику у пальмы, — им указала на него официантка, — уже совершенно свободно и, как только сели, спросила у Андрея: