В проеме лестничного окна в глаза бросился знакомый силуэт. Ритка! Что она там делает?
Как ни странно, в последние дни они встречаются только в школе за партой. Когда Ритка уходит утром в школу, не ясно, она является только к самому началу уроков. И после занятий торопится уйти первой. Катя и не навязывает ей своего общества. Что ж, пусть будет так, если Ритке это больше нравится.
И теперь прошла мимо, не окликнув. Постучалась в первую квартиру, где жил доберман. Там ее уже знали. Щенок тотчас же принялся за кость. Погладила его по чистой шоколадной шерстке и попрощалась с хозяевами квартиры.
Ритка все так же сидела на подоконнике. Снизу, с лестницы, ее фигура в пальто и шапочке была точно врезана в светлый еще проем окна. В ее позе ничего не изменилось, Ритка даже голову не повернула. Она, вероятно, даже и не заметила, что Катя прошла мимо.
Нерешительно окликнула ее, не доходя несколько ступенек:
— Рит!.. Ты чего здесь?
— А? — точно проснулась Ритка. В сумеречном свете из окна ее лицо показалось бледнее обычного. И еще красивее. Глаза огромные. — Так… Сижу просто. Думаю.
Катя и сама не знает, как пришла ей в голову эта мысль. Предложила:
— Пойдем к нам, а? Ты же еще ни разу у нас не была. Отец на работу уходит. Уже ушел, наверное. Матери тоже нет. Я одна.
Ритка посмотрела ей в лицо, словно все еще не совсем проснувшись, но пошла. Катя пропустила ее впереди себя.
Как Катя и предполагала, отец и в самом деле уже ушел, они были одни в квартире. Ритка задержалась у двери в комнату и сначала оглядела ее напряженным, цепким взглядом.
А Катя подумала: «Все еще в школьной форме. Не была дома? Тогда где же у нее портфель?.. И какая же она тоненькая! Как рябинка…»
Разговориться помогли цветы. Ритка с интересом осмотрела каждый горшок.
— Как удобно ты их расставила! И красиво. Дашь мне отростков? Только у меня нет такой… такой штуки. И горшков — тоже. Посажу пока в банки из-под консервов.
Хоть зеленью немного украсить комнату, — решила про себя Ритка. Вон как у Кати хорошо! Хотя ни зеркала, ни шкафа… Где же она хранит свои наряды?
Катя рассмеялась.
У меня их немного. Выходное платье в шкафу у матери. И юбка там же. Остальное тут вот, в столе. А справа учебники… Ну, что ты стоишь? Садись. — Катя первая уселась на диван продолжала:
— Без шкафа я обойдусь. И без зеркала тоже. Мне проигрыватель хочется. Радиола у нас есть. Но она тоже у родителей в комнате. У нас маманя страсть какая музыкальная. А мне тоже иногда пластинки покрутить хочется. Ты любишь музыку? Оперетту и эстраду? А я всякую люблю, лишь бы хорошая была… Жалею теперь, что в музыкальную не ходила. Пианино у нас нет, некуда было ставить. Мы в одной комнате жили. А теперь уже поздно учиться. Да и некогда.
Катя вспомнила, что за уроки-то она еще так и не бралась, но тут же приказала себе забыть о них. Ритку ей, кажется, все же удалось немного развеселить. Что у нее стряслось? Почему она в последнее время такая…
Мысли перебил Риткин голос:
— Ты одна? А у меня братишка. Димка. Ему еще только пятый год. Он… он… не совсем здоровый. — Ритка помолчала и добавила неожиданно:
— Ты бы хотела, чтобы у тебя был брат? Чтобы старше тебя? Здоровый, сильный? И глаза чтобы черные, такие… с блеском. — Она опять помолчала, и Кате стало немного не по себе от строгого взгляда ее темных глаз. В их непроницаемой глубине плеснулось что-то вроде горькой усмешки. — Ты, наверное, знаешь? Слышала уже? Отец у нас пьет.
Катя растерялась. Что в таких случаях принято говорить? Посочувствовать или… Вот почему Ритка избегает ее! Стыдится отца. И не успела ничего. Ритка объяснила глухим, бесцветным голосом:
— Обругал меня сейчас. По-всякому.
Когда она вернулась из школы, отец был дома. Трезвый. Возился с какой-то кистью на кухне. Как всегда, когда отец был «не выпивши», он был не в духе, швырнул нож, опрокинул табуретку, так, что она грохнулась о холодильник. Ритка как раз вышла из ванной, где помыла руки, заметила ему невольно:
— Осторожнее, холодильник все-таки.
Обычно, трезвый, отец ее просто-напросто не замечал. Разве что иногда прикрикнет, если Димка очень уж расканючится: «Уйми ребенка, халда!» Ритка к нему и не обращалась никогда. Тоже старалась не замечать. А теперь, когда он грохнул табуреткой, обратила внимание: он весь какой-то помятый, редкие волосы на лбу стоят дыбом. Перемазался известкой, перевязывая кисть. И этот неопрятный, рано постаревший человек ее отец?
Вероятно, он заметил ее взгляд, отрезал угрюмо:
— Нечего указывать! Подумаешь, холодильник! Захочу и вовсе расколочу. На свои покупал.