Все, о чем мечтал — это о чашке кофе, паре сигарет и о том, как Величко… Тьфу! Кузьменко… Короче, напишет Кристине об этой операции. Где-то пожалуется, где-то съязвит о вечной надежде людей на то, что «само рассосется», а им потом вот такие казуистичные случаи вытаскивать приходится. Кристина скучала за работой, Рус это сквозь строки в ее письмах видел. Да и Кузьма пару раз ему писал, вроде как даже с просьбой о том, чтобы Карецкий держал его жену в курсе, хоть так оставляя связь с работой и призванием, от которого Кристина отреклась, лишь бы с любимым рядом быть. А Русу что? Ему это только в радость. И для него самого ниточка, не позволяющая разорваться их странной и для многих непонятной дружбе-связи, которая держала вместе столько лет.
Так вот, открыл двери своего кабинета — и напрочь забыл: и про кофе, и про сигареты, и про письмо, если честно. Уставился на новую сотрудницу, что-то пишущую в блокноте у его стола. Причем, нет бы села, а так — стоя, даже пританцовывая на месте, что-то в блокноте чиркала, невнятно подпевая тихой музыке, которую сама и включила, видимо. И не мог два слова связать внятно. Потому что на его появление Лера оторвалась от своих записей уже с широкой улыбкой на лице, и так на него глянула…
Карецкому захотелось в пару шагов пересечь кабинет, обхватить ее двумя руками. Крепко, плотно. И уткнуться носом в ямку над ключицей, прижавшись кожа к коже. Чтоб эти ее волосы — у него по лицу. И полной грудью вдохнуть будоражащий, какой-то веселый, сладко-свежий аромат, которым уже весь кабинет пропитался, почти вытравив заскорузлый привкус сигаретного дыма. Только горячий, от ее тела нагретый, а потому более яркий. И губами этот запах на вкус попробовать…
С чего бы, кто бы сказал?! С какой придури?
Накрыло тогда капитально. Едва сумел себя в руки взять. А ведь он дураком не был. Понимал, что это тупой вариант. Карецкий нуждался в Валерии. В ее знаниях, умениях, опыте да и, чего там, даже связях в сфере, с которой хоть и сталкивался опосредованно каждый день, а сам ни хода не имел, ни опыта, ни времени заниматься…
«Или это и правда его отговорки? Про вечную занятость?»
Мысли перескочили на ее замечания и укоры, озвученные уже сегодня утром во время их то ли пикировки, то ли спора. Двусмысленного и неправильного. Когда то, что говорилось, имело смысл, только он слышать не хотел, а она все время себя словно тормозила. Правда, и при этом умудрилась на голову Карецкому полное «ведро» упреков выплеснуть.
Руслан понимал, что «завис»: стоит и смотрит в глаза Лере, ничего не отвечая и не обсуждая этот абсурдный абонемент, за которым они сюда приперлись. Из-за чего он настолько рано ушел из больницы, как уже лет семь не уходил, кажется… Вовремя же. А у Руса такое ощущение, словно до конца дежурства смылся тайком.
И Валерия уже с вопросом смотрит на него. Но молчит, не прерывает затянувшееся молчание. И он не говорит ничего, продолжая ее то ли держать, то ли уже обнимать.
И мысли вдруг закрутились, словно только сейчас появилось время осмыслить все, что утром обсуждали.
Она права была. Почти во всем. И он знал много таких случаев — уже двух однокурсников похоронил. Один даже моложе самого Руслана был. Реально сгорели на работе. Не выдержали перегрузок, которые сами себе и устраивали, не «находя» времени на отдых и какую-то отдушину вне своих пациентов и больниц. А никакой человек не выдержит, когда на него только боль и тяжесть, страдания выплескиваются. Самые тяжелые эмоции. Самые последние чаяния возлагаются, которые не оправдать — иногда почти невыносимо, каким бы ты железобетонным снаружи ни прикидывался, делая вид, что все «будто с гуся вода» с тебя стекает.
Тут действительно мощная разгрузка нужна: или семья, которая всегда поймет и поддержит, или яркое увлечение, вообще с медициной не связанное. Иначе никак. Будешь все больше в этом тонуть и вязнуть, погружаясь в чужую боль и эмоции, выгорая. И с ним это тоже происходило, Карецкий понимал, хоть на словах отшучивался и юморил перед всеми. Кристине в письмах острил и бодрился, когда она обеспокоенно затрагивала эту тему. А сам ведь знал, что курить в разы больше стал, потому что наплевать было. И ничем другим заниматься просто не хотелось. Это не лень даже, апатия какая-то. Работа — дом. Дежурство — сон. И все. По новой тот же цикл. День за днем, ночь за ночью, даже тогда, когда не его смена. Ему уже и то, что больницу поднял, дал такой мощный толчок в развитии своим упрямством и упорством, то, что у них одни из лучших показателей по городу — уже не так в кайф было. Словно все эмоции пеленой подернуло. И новые перспективы уже будоражили совсем не так, как недавно.