Гул толпы стихает, а пустынная улица встречает своими тусклыми огнями. Стягиваю маску, когда остаюсь один, и бреду дальше. Фонари тёплым светом указывают дорогу, но они не греют, ничего не может привнести и толику уюта. Необходимо вернуться домой, к маме, но ноги совершенно не идут к родным стенам. Конечности налиты свинцом от напряжения — и каждый шаг даётся с трудом. Но для прохожих я обычный мужчина, по лицу которого невозможно считать ни единой эмоции. Весь раздрай внутри, он медленно убивает, и я готов отдать свою жизнь взамен её. Только жаль, не знаю с кем можно договориться о такой сделке. Это же не кино, не сказка, и, видимо, все счастливые финалы остались пылиться на страницах тяжёлых томов в библиотеках и кинолентах, засмотренных до дыр.
Уже представляю, как перешагиваю порог и меня встречает аромат корицы, ведь даже не нужно гадать, что она снова испекла мой любимый яблочный пирог. На улице уже предрассветные часы, но знаю наверняка, что мама не сомкнула глаз. Ждёт меня, своего победителя. И ведь выйдет встречать, и через силу будет улыбаться, хоть врач прописал постельный режим. Но кто бы его послушал, хотя бы раз.
Представляю родную улыбку — и моя печальная появляется на лице, а ком в горле всё сложнее сглатывать. Приходится вдохнуть глубже и продолжать идти. До дома совсем близко, но я растягиваю оставшееся расстояние, будто это поможет оттянуть неизбежность. Усмехаюсь собственной мысли и сознанием вновь возвращаюсь в окутанное ароматом яблочного пирога пространство кухни. Уверен, что смогу поймать первые нотки, сразу как выйду из лифта. Только какие слова подобрать?
У мамы третья стадия рака, и вчера доктор сказал, что остались считанные дни, когда её организм пройдёт ту страшную точку невозврата, после которой невозможно будет ничего сделать. Получается, своим провалом я сам выписал ей билет. Ведь именно этих денег не хватало, чтобы оплатить дорогостоящую операцию и транспортировку в Израиль. Почему-то именно там научились лечить эту страшную болезнь. Сотни людей погибают от неё, а до сих пор нет той заветной пилюли, которая смогла бы спасать человеческие жизни.
Помню, когда мама только узнала, что ей готовы предоставить место в лучшей больнице на берегу Мёртвого моря, то она смеялась и рассказывала, что всю жизнь мечтала там побывать и стоило заболеть, чтобы мечта осуществилась. В кармане спортивных штанов вибрирует мобильник. Не глядя отвечаю, и тихий голос мамы вырывает из размышлений:
— Дорогой, ты ещё долго? Хочу дождаться тебя, а глаза уже закрываются, — слышу звук греющего чайника.
— Ещё пару минут, и уже дома.
— Тогда точно дождусь, — сбрасывает, и повисает тишина.
Не успеваю поставить смартфон на блокировку, как внезапно приходит сообщение от Майкла. Совершенно забыл его предупредить и ушёл один. Наверное, потерял меня.
Майкл:
«Как увидишь сообщение — позвони. Есть ещё шанс отвоевать первое место!»
Не медля ни секунды, набираю его номер и слышу взволнованный голос друга:
— Джей, куда пропал? Я тебя по всей округе ищу, а ты словно в бездну канул! — говорит быстро и, судя по тону, нервничает.
— Мне нужно было пройтись одному, прости. Что случилось? Не понял твоего сообщения. Что ты придумал? — задаю вопросы, а у самого нет никакого желания слушать идеи друга. Мысли в данный момент совершенно не о выступлениях.
Но он настроен решительно и продолжает рассказывать, что узнал:
— Короче, Форд подкупил судей, он нечестно забрал у тебя победу, — выкрикивает и замолкает, даёт мне время переварить.
А у меня в груди взрывается собственный вулкан злости, перетекающий в ненависть. Последние полгода одно имя этого урода выводит из себя. Но теперь он перешёл на новый уровень. Если бы Тайлер сейчас оказался в поле зрения, то меня никто бы не остановил. Снёс бы ему голову голыми руками и упивался его муками, последними конвульсиями.
— Джей, обещай, что не уподобишься ему, — уже гораздо тише, с мольбой произносит свою просьбу Майкл. — Он не стоит того, чтобы марать руки.
У меня язык не поворачивается дать слово, кулак стискиваю до боли от впившихся ногтей, но не обращаю на дискомфорт никакого внимания. Представляю, как так же сжимаю Форду глотку, перекрывая кислород, и наблюдаю, как он бьётся в агонии, как глаза наливаются кровью из-за лопнувших капилляров, а ровный цвет лица приобретает синеватый оттенок. Изо рта слышен лишь сдавленный хрип, а мне для большего упоения мести необходимы его мольбы о пощаде. Но я бы не дал ему выкарабкаться — ослабил бы хватку, позволив надежде коснуться сердца, а после всё бы погрузилось в непроглядную темноту. В такую же беспросветную, как и сейчас струящуюся вокруг меня, подступающую со всех сторон.