Когда заглядываю в зелёные радужки, которые меняют свой оттенок от насыщенного изумруда до нежного хризолита в зависимости от освещения, то вижу в них искры, надежду и желание жить. Не могу стать тем, кто обидит, лишит света в глазах и в сердце. А я неизбежно сделаю ей больно. Кажется, что рано или поздно предам всех, кто мне дорог. Ненавижу себя за это и именно по этой причине избегал до Лисички привязанностей и серьёзных отношений. А Эви ворвалась в мою жизнь и лишила права выбора.
А сейчас от понимания происходящего и нежелания открываться как раз таки и уничтожаю то зыбкое, что успело зародиться. Влюблённость, которая щекочет в груди, от осознания неизбежного перерождается в другое чувство — страх. Наверное, впервые за долгое время я боюсь до дрожи в пальцах и не хочу терять Эвелин. Не готов вынести вновь боль потери — это мой триггер, моя ахиллесова пята. Взрослый мужчина боится одиночества и поэтому готов лишить себя возможности быть счастливым.
Абсурд!
Абсурд всё, до мельчайшей детали, до каждой пряди её волос, пропущенной через мои пальцы, и каждого стона, подаренного взамен на наслаждение. Неужели Эви нужны такие отношения, в которых один эмоциональный калека, не знающий, как побороть барьеры и разрушить их раз и навсегда? Закрываю лицо ладонями, стараясь спрятаться от реальности, но всё тщетно: она звенящей тишиной убивает. Выхожу из салона и быстрым шагом направляюсь к двери подъезда. Но не набираю номер квартиры, остаюсь так близко, но так невероятно далеко, чтобы объясниться с ней и дать понять своё поведение.
— Блядь, — ударяю по металлической поверхности, возвращаюсь в машину и срываюсь с места, желая поскорее вернуться домой и напиться, дабы заглушить сотню мыслей, разрывающих голову, и внутренний голос, который твердит, что снова облажался.
А завтра наконец-то придётся вылезти из своего кокона и начать принимать реальность. Она заключается в том, что всё не может больше так продолжаться. Столько времени скрывал лицо, но теперь настало время показаться публике и открыться полностью перед Эвелин. Петляю по дорожной паутине города и вскоре доезжаю до дома. Необходимо всё хорошенько обдумать и спланировать. Надеюсь, Майкл сможет помочь.
Выхожу и захлопываю дверь, в голове шумит от злости на самого себя, от раздражающей беспомощности, что в данный момент ничего не могу изменить.
— Постойте, — незнакомый голос разрезает тишину, но я не сразу понимаю, что обращаются ко мне.
Продолжаю направляться к подъезду, чтобы скорее влить в себя алкоголь, который притупит на время все чувства и даст голове отдохнуть, а сердцу хоть немного затянуть рану. Кому-то вопросы Эвелин могут показаться пустяковыми, но для меня они поднимают прошлое и вскрывают старые шрамы.
— Сэр, подождите, пожалуйста, — кто-то кладёт руку мне на плечо, и от неожиданности резко разворачиваюсь.
Передо мной мужчина-таксист, что вчера довозил нас с Эви. Не понимаю, что ему может быть нужно: оплата прошла. А вот его присутствие заставляет в очередной раз пожалеть, что отпустил Лисичку, ведь могло всё закончиться, как прошлой ночью: она в моих объятиях, и всё хорошо.
— Вы вчера обронили в машине водительское удостоверение, — мужчина протягивает мои права.
Удивляюсь, что не хватился пропажи раньше, и, как оказывается, ездил весь день на машине без документа.
— Спасибо, — достаю бумажник, протягиваю ему в знак благодарности пару сотен, но он отмахивается.
Качает головой, словно мой жест задевает, и, попрощавшись, уходит. Сейчас не до расспросов — не нужны деньги, значит, не нужны. Поднимаюсь в квартиру и, сбросив обувь, прохожу на кухню. В баре беру непочатую бутылку виски, не заботясь о приличии, открываю её и делаю глоток из горла. Несколько капель стекают по подбородку — плевать, последнее, о чём думаю, — это об этикете. Хотя если бы мама увидела меня в таком виде, то непременно бы огорчилась. После этой мысли и алкоголь особо не лезет. На кого я похож?
Возможно, на отца.
Хмыкаю, и появляется желание разбить тару с элитным напитком вдребезги, так же, как разбиваю свою жизнь. Тайлер лишь сделал в ней трещину, а с остальным справляюсь прекрасно и сам. Однажды обещал матери, что никогда не допущу той же ошибки, что и отец: не предам и не обижу ту единственную, которая завладеет моим сердцем. Получается, я вновь солгал. Но у меня есть ещё возможность всё исправить.
Сигнал домофона вырывает из душевных терзаний и экзекуций над собой. Нехотя направляюсь, чтобы посмотреть, кто нарушает моё одиночество. На экране вижу Майкла, нажимаю на кнопку, впускаю его в дом.