Майкл — мой личный психолог, ему и слова не нужны, чтобы понять, что что-то случилось. А если увидит, какой у меня в душе раздрай, опять примется вправлять мозги, как и пару лет назад.
«Сквозняк из открытого настежь окна треплет волосы, пытаясь забрать боль и отчаяние, но у него ничего не выходит. Эти чувства окончательно вросли в меня, стали второй кожей, и порой кажется, что я только их блёклая тень, дополнение, которое уже никто не замечает. Каждый день возвращаюсь домой и чувствую, что недостоин нахождения здесь.
К тому же слишком одиноко, стены давят и хочется выть, выплёскивая наружу отчаяние. Сижу на полу рядом с включенным камином, но не улавливаю исходящего тепла. Кажется, что внутренний лёд не даёт ему проникнуть под кожу и согреть меня. Возможно, это защитная реакция и сознание боится, что будет только хуже, если смогу хоть что-то ощутить? Пусть будет так. Хорошо, что вкус алкоголя остаётся — он уже не обжигает горло, лишь горечью разливается внутри и оседает на кончике языка.
Сигаретный дым, подхваченный ночным ветром, постепенно рассеивается в пространстве, но успевает попасть в глаза — и в них появляется жжение. Усмехаюсь и даже радуюсь, что ещё способен хоть на что-то реагировать. Значит, есть шанс подняться и собрать себя по кусочкам.
Я был готов к смерти матери, это оказалось очень болезненно, но пытаюсь принять эту утрату. Только осознание, что мог подарить ей жизнь и не сделал этого, вот что убивает сильнее. Внутренний голос, засевший в голове, набатом твердит о моей вине. Он заглушает всё остальное, и порой кажется, что схожу с ума.
Прикрываю веки и откидываюсь спиной на стену. Хотя можно было и не закрывать глаза: в комнате и без того темно, лишь свет от камина тусклыми всполохами не даёт тьме окончательно поглотить меня. Последнее время хорошо в ней, будто пропадаю из реальности и исчезаю с радаров земли.
После интервью, которое меня вынудили дать везде сующим свои носы газетенкам после похорон мамы, я до трясучки не хочу видеть людей. Жалость в их глазах будто ртуть, как кислота прожигает насквозь, и от неё не отмыться. Они своим присутствием запятнали тот день, не дали спокойно попрощаться.
Сколько уже не выхожу на улицу? Неделю, две? Не знаю. Да и не хочется, если честно. Майкл заходит каждый день в одно и то же время, проверяет запасы еды, точнее то, что количество практически не меняется, за исключением алкоголя. Но он всё равно тащит что-то новое. А после садится рядом, и мы молчим.
Хлопок входной двери привлекает внимание, только вспомнил про друга — и он появился. Хмыкаю и жду, когда Майкл, как обычно, сперва пройдёт на кухню, заглянет в холодильник, само собой, до меня донесётся его недовольное ворчание, а уже после подойдёт ко мне.
Отсчитываю минуты до встречи с другом, и он не заставляет себя ждать. Как всегда по одному и тому же маршруту. Шуршат пакеты, а после хлопает дверь холодильника.
— Привет, еда знаешь где, — он опускается рядом на пол и забирает из моих рук полупустую бутылку виски. — Алкоголь не принёс, понадобится — спустишься сам.
Поворачиваюсь, открываю веки, и даже неяркий свет, доносящийся с кухни, немного слепит — приходится щуриться.
— Можешь не смотреть так на меня, — продолжает он, уловив возмущение в моём взгляде. — Хватит жалеть себя!
Встаёт с пола и принимается перекладывать вещи.
— Ты что делаешь? — осипшим голосом от длительного молчания спрашиваю и привлекаю внимание Майкла.
— Ты по сторонам давно смотрел? Тут хуже, чем в притоне. Завтра утром придут из клининговой компании, — видит, что хочу что-то сказать, но не даёт мне этого сделать, поднимает руку в останавливающем жесте и продолжает: — Возражения не принимаю. Можешь не выходить из своей комнаты, я останусь и прослежу, чтобы они попали в дом.
— Зря дал тебе ключи, — усмехаюсь и ладонью тру глаза, а то в них словно насыпали песка.
Кожей чувствую, что Майкл чего-то недоговаривает. Продолжает убирать вещи с дивана и постоянно что-то бубнит под нос. Только сейчас замечаю, как друг хреново выглядит: под глазами синяки, на лице неухоженная щетина. Слишком много времени уделяет мне, а про себя забыл. У меня есть тот, кто вытащит из трясины, а Майклу некому протянуть руку помощи. Чёрт! От этого ещё паршивее на душе. Мама была другу также дорога. Она порой смеялась и говорила, что у неё не один сын, а два. Майкл не знал своих родителей, и она стала для него такой же важной и родной, как и для меня.