Он небрежно размахнулся и залепил ей увесистую пощечину. Галя закрыла лицо руками.
— Будь здорова, дура, — сказал брюнет и пошел к машине. Хлопнула дверца, мерседес круто развернулся и помчался в сторону города.
Все это произошло гораздо быстрее, чем я сообразил, как мне быть. Пока брюнет шел к машине, я еще мог догнать его. Думаю, мне нетрудно было бы навалять ему как следует. Он был чуть повыше меня и потяжелее, но дыхания для хорошей драки ему бы не хватило. Он сопел на всю рощу, когда гнался за Галей. Наверное, в последние пять-шесть лет ему ни разу не пришлось пробежаться. Мне ничего не стоило догнать его, пока он шел к машине, но я вскочил, когда мерседес покрыл добрую сотню метров.
Мое появление не очень-то обрадовало Галю. Ей ни к чему была эта встреча. Да и сам я не прочь был улизнуть куда-нибудь в сторонку. Что ни говори, а я мог бы пошевелиться, когда этот проклятый брюнет дергал ее во все стороны. Теперь же мне оставалось только выступить в роли свидетеля. Но деться было некуда, и я подошел к Гале.
— Яков Михайлович тоже здесь? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
— Но ведь это его мотоцикл там, на шоссе?
— Это мой мотоцикл.
— Твой? — удивилась она.
— Да, мой, — подтвердил я. Конечно, она уже успела забыть о нашем договоре; она забыла даже, что я купил у Якова Михайловича мотоцикл.
— Ах, да, — вспомнила она, — ты же говорил.
Мы не спеша двинулись к шоссе. Галя шла, опустив голову. Я шел рядом и не мог оторвать взгляда от ее левой щеки, пылавшей, как маков цвет.
— Сева, ты отвезешь меня домой? — спросила она.
— Отвезу, — сказал я. — Не оставлять же тебя здесь.
Она заметила, что я смотрю на ее щеку и перешла на другую сторону.
— Не смотри на меня так, — сказала она.
— Не буду.
По дороге мы не обмолвились ни словечком. Я гнал так, что у меня самого дух захватывало на поворотах, а как себя чувствовала Галя, не знаю. Казалось, гонка мало ее занимает. Во всяком случае, она не визжала и не хваталась за мои плечи. Я не слышал за собой даже вздоха. Однажды мне показалось, что ее вообще нет на мотоцикле, и я оглянулся. Она сидела очень прямо, подставив лицо ветру, а в уголках ее глаз стояли слезы. Что ж, на такой скорости ветер у кого хочешь вышибет слезу.
Галя заговорила впервые, когда мы въехали на свою улицу.
— Останови, я дойду пешком, — сказала она.
Я не остановил. Мне почему-то казалось, что Гале не стоит появляться на улице, что все тотчас заметят ее пылающую щеку. Поэтому я не только не остановил, а еще и поддал газу. Стрелка спидометра плясала около восьмидесяти, когда мы проскочили мимо дома Якова Михайловича. Ребята, сидевшие там на скамейке, наверное, здорово удивились. Они закричали нам вслед, но я не слушал. Мне было не до шуточек.
Возле Галиного дома я резко затормозил. Мы остановились у самых ворот. Было совсем тихо, только мотор чуть слышно отстукивал такты. Я стоял и ждал, когда Галя сойдет с мотоцикла, но она не торопилась. Похоже было, что ей хочется уехать куда-нибудь подальше. Она сидела себе и помалкивала. Так прошел может час, а может быть, полминуты, но, в конце концов, я не выдержал. Мне стало совсем плохо.
— Приехали, — сказал я.
— Что? Ах, да, — Галя сошла с мотоцикла и потихоньку двинулась к дому. Она шла вся опущенная, вся какая-то тихая и растерянная. Видно, тот проклятый брюнет заставил ее призадуматься.
Она ушла, а я развернулся и подъехал к ребятам. Нельзя сказать, что мне было весело, но я держался, как мог.
— Ну-у, удивил, удивил, — развел руками Витька. — От тебя-то уж никто не ожидал такой прыти. Ну-ка, выкладывай, как ты ее заманил на заднее сидение?
— Не твое дело, — сказал я.
— Каков? — удивился Витька. — Не успел стать собственником, а к нему уж и не подступись.
— Отстань, — буркнул я.
— Нет, каков, а? — протянул Витька. — Ты товарищам не груби, а то шину проколем.
Все засмеялись, а меня это начало злить. Я вовсе не собирался развлекаться. Мне и без того было тошно.
— Поговорим потом, — сказал я и завел мотор. — Сейчас я не в настроении. Вы уж извините.
— Значит, ты все-таки прокатил ее, — негромко проговорил Яков Михайлович.
Я взглянул на него и удивился. Из него так и перло какое-то тихое бешенство. Он весь светился им. Казалось, еще чуть и его уши вспыхнут. А за ними и весь он. Как факел.
— Успокойся, — сказал я, — мы встретились случайно, и я подвез ее. Только и всего.
Услышав это, он стал медленно гаснуть. Сначала побледнели его уши, потом щеки, потом шея. А потом он отошел весь.