— Только и всего? — спросил он, улыбаясь.
— Только и всего.
— Так я и думал, — сказал он.
Ему не следовало говорить так. Я уже включил скорость и отжимал потихоньку сцепление. Еще чуть, и меня бы там не было. Тогда и говорил бы, что хочет. Только не при мне. Я без того был настроен не очень ласково.
— Помолчал бы ты, что ли, — сказал я. — Мне хоть подвезти ее удалось, а ты только и мог, что подъезжать к ней из-за угла.
— Тут я пас, — улыбнулся Яков Михайлович. Он успокоился и добраться до него теперь было трудно. — Ни перед кем бы не спасовал, а перед тобой пасую, — улыбка его растянулась на целую минуту.
— Правильно делаешь, — сказал я. — Ничего другого тебе не остается, — он был спокоен, а я злился и, как всегда в таких случаях, не знал, что говорить.
— Джентльмены обменялись перчатками, вызов брошен, — объявил Витька Зайцев.
— Нужно будет, и не случайно подвезу, — сказал я.
— Хотелось бы верить, — вздохнул Яков Михайлович.
— По крайней мере, шансов у меня больше, чем у тебя. Ты не очень надейся на свой вонючий «Москвич», — сказал я. Мне представилась рожа того типа из мерседеса, и я взбеленился. Все-таки я мог бы тогда пошевелиться. Мог среагировать и пораньше, пока он не укатил.
— Чего зря болтать, — сказал Яков Михайлович. — Возьми и прокати, что тебе стоит?
Наверное, он решил раз и навсегда отвадить меня от Гали. Он издевался надо мной, а у меня не шел из ума тот брюнет. Нельзя было так его отпускать.
— Нужно будет, прокачу, — твердил я. — А ты и не суйся. Плевать она на тебя хотела. Вместе со всеми твоими транспортными средствами.
— Ну, ну, не кипятись, — улыбнулся Яков Михайлович. — Зачем же так?
— А затем, что ты — свинья, и не суйся, куда тебе не положено, — сказал я. — Хрюкай себе потихоньку над своей диссертацией, авось пригодится. Кто знает, как Галя относится к докторам наук.
— Брось, Сева, — вмешался Витька. — Чего ругаешься.
— Мальчик возбужден, — усмехнулся Яков Михайлович. — Не обращайте на него внимания.
Я и вправду был так возбужден, что не знал уже, что говорить. Я и до этого ничего толком не сказал. Все какая-то сумятица. Со мной и раньше такое случалось: все как-будто бы ясно, а разозлишься и несешь вовсе не то, что следует. Если бы я был спокоен, от Якова Михайловича осталось бы мокрое место. Потому что я видел его насквозь. Я ставил его рядом с брюнетом и разглядывал их. Мысленно, конечно, хоть я не прочь и наяву построить их в шеренгу. Равняйсь, направо, и пусть маршируют в пустыню Гоби.
— А не заключить ли нам пари, — сказал Яков Михайлович. — Бутылочки на две коньяка…
— Насчет чего? — оторопел я.
— Насчет прокатишь, не прокатишь…
— Хорошее дело, — заржал Витька. — С этого бы и начинали. Терпеть не могу, когда ссорятся по пустякам.
— Ну, как насчет коньяка? — спросил Яков Михайлович. — Или, может быть, мальчик предпочитает тульские пряники или конфеты «кис-кис»?
— Пожалуйста, — сказал я. — Считай, что ты проиграл. Только коньяк я выпью без тебя… Пока, — я отжал сцепление и рванул с места.
Весь вечер я пробыл дома. Вначале слонялся неприкаянно но комнатам, потом на глаза мне попалась какая-то книжка, и я стал читать ее. О чем там было написано — теперь и не вспомнить. Да и тогда я не очень вникал в содержание. Просто надо было как-то убить время.
Спать я лег за полночь. Мне хотелось уснуть и забыть все, что случилось накануне. Но где-то выли коты, по стенам бродили странные тени, что-то скреблось под полом. Обычно этого не замечаешь, а тогда, казалось, все ополчилось против меня. Я ворочался в постели, и в голову мне лезли всякие мысли. Что ни говори, а в тот вечер я потерпел два поражения подряд. Сначала брюнет, расправившись с Галей, спокойно укатил на своем мерседесе. Потом Яков Михайлович доконал меня этим пари. В общем, было о чем подумать в ту ночь.
Брюнет меня занимал меньше, чем Яков Михайлович. Я знать не знаю его и не хочу гадать, что он за личность. Конечно, я здорово опростоволосился в роще, ко и слишком уж быстро там все произошло. Кроме того, я никак не предполагал, что кто-то может так обращаться с Галей. Поэтому, когда брюнет стал дергать ее во все стороны, я просто ошалел от удивления. Мне кажется, только это и позволило ему так спокойно удалиться.
Яков Михайлович тоже ушел от меня. Может быть, не навсегда, но ушел. А уж его-то я мог остановить. По крайней мере, выложить все, что о нем думаю. Но вместо этого, разозлившись, я понес какую-то несуразицу. Получилось, может, и свирепо, да бестолково. А могло быть иначе. Потому что я знаю, как он устроен, и не собираюсь держать это в тайне.