Он из тех людей, которые видят жизнь в одном измерении. И мыслит он вовсе не математическими формулами. Пусть науку двигают другие, а он спешит получить за то, чего достиг. И плевать ему на всякие премудрости. Он приобретет «Москвич» и уж, конечно, не откажется от Гали. А если «Москвич» ему не поможет, он наляжет на докторскую. Тут уж перед ним никто не устоит. Тем более, что у него будет «Волга» или что-нибудь поновее. С его энергией это плевое дело. Он знает, к чему стремится. Точно так же, как хомяк, все действия которого в конечном счете сводятся к наполнению желудка.
Вот что я должен был сказать ему. Надо было разделать его под орех, а не впутываться в дурацкий спор на две бутылки коньяка. Я и пил-то его раз в жизни и не могу сказать, что был в восторге. Но я вылакаю обе бутылки, если выиграю пари. Только надежды на это мало. Вряд ли Галя станет раскатывать со мной после того, что случилось в роще. Скорее, она вообще перестанет замечать меня. Как не вертись, а я выступил там законченным идиотом.
Я неважно провел ночь.
Засыпая, в полудреме, я вдруг почувствовал себя беспомощным и совершенно несчастным. Не знаю, откуда пришло это чувство, но так скверно мне было впервые в жизни.
Я проспал до одиннадцати. Встал, позавтракал и пошел чистить мотоцикл. Вчера с расстройства я закатил его в сарай грязным. Это не в моих правилах, но мне не хотелось с ним возиться. Как-то не думалось о мотоцикле после того, что случилось. А пыли на нем осело порядочно. И я был рад этому. По крайней мере, нашлось, чем занять себя.
С мотоциклом я провозился до четырех. Сначала чистил, потом стал подтягивать винтики-болтики. Потом снова чистил. Все это, чтобы убить время. Мне хотелось побыстрее прожить воскресенье и в понедельник пораньше отправиться на завод. Там некогда думать о брюнетах — своих забот предостаточно. За неделю я бы успокоился и смог бы взглянуть на все это со стороны. Так легче определить истинную цену случившемуся. Поэтому я мыл и драил мотоцикл, хоть он уже блестел под руками.
В четыре я вышел на улицу и уселся на камень возле наших ворот. Не просидел я и десяти минут, как увидел Галю. Она шла от своего дома к трамвайной остановке. Мне снова захотелось улизнуть, но было поздно. Она кивнула мне и прошла мимо. Потом остановилась.
— Сева, — негромко позвала она.
Я подошел.
— Знаешь что, — сказала она и смолкла.
Я понял, что она будет просить не рассказывать никому о вчерашнем, и мне стало не по себе. Терпеть не могу, когда люди просят меня побыть честным, будто это временное что-то, не больше.
— Сева, ты ведь любишь ловить рыбу, — сказала она.
— Больше на словах, чем на деле, — буркнул я. — А к чему это ты?
— Да так, — вздохнула она. — Я никогда не бывала в таких местах, где ловится рыба.
— Я и сам не так уж часто там бываю, — сказал я. — Все времени не хватает.
— А ты можешь поехать туда со мной?
— С тобой? — удивился я.
— Да, со мной, — сказала она.
— Когда? — спросил я.
— Сейчас. Прямо сейчас же.
Она как-то странно смотрела на меня. Я никогда не думал, что можно так смотреть на человека. Во всяком случае на меня так никто еще не смотрел. Во взгляде ее была и тревога, и усталость, и мольба, и что-то еще, чего я не разобрал. Меня мороз по коже продрал, когда я посмотрел ей в глаза.
— Поедем, — сказал я нерешительно. — Только твое платье… Слишком оно шикарное.
— Ничего, — улыбнулась Галя. — Мне не жалко.
— Ты все же переоденься, пока я выведу мотоцикл.
— Хорошо, — согласилась она.
Минут через десять я подъехал к ее дому. Она выбежала в узеньких брючках, свежая, смеющаяся. Теперь это была прежняя Галя.
— Садись, — сказал я. — Не будем терять времени.
Мы промчались по нашей улице, как вихрь.
Я забыл обо всем, что волновало меня вчера. Потому что, когда гонишь во всю мочь, некогда раздумывать.
Я вез Галю туда, где ловится рыба.
Свет дальних дорог
Днем громыхало вдали, на горизонте висли сизые ливневые полосы, а вечером, проехав Курск, Хазби попал под дождь. Первые капли разбились, растеклись на ветровом стекле тонкой пленкой, хлынули густые струи, белесые в свете фар, стало мутно, непроглядно впереди. Под колесами шипел мокрый асфальт, в стороне мигали и гасли редкие огоньки деревень…
Человек в синей плащпалатке, с флажком в поднятой руке появился из темноты так неожиданно, что Хазби едва успел затормозить.
— Сворачивай направо! — кричал человек сквозь шум дождя. Капюшон его, надвинутый на глаза, казался задубелым до жестяной твердости. — Поезжай в объезд! Впереди мост размыло.