Кузьма махнул ему рукой, тронул машину.
Хазби сел в кабину, завел мотор.
Он будет ехать по бесконечной асфальтовой ленте. Через села и города. Приедет домой и вернется к привычному. В работе, в будничных хлопотах забудутся Кузьма и девушки из курской деревеньки. Тысячи километров проедет он по земле. Много проживет лет. Случатся с ним радости и беды. Встретятся разные люди. Но когда-нибудь, вдруг, вспомнится ему все: и Кузьма, и те девушки, которые останутся навсегда в его памяти танцующими. И станут перед ним Олины синие глаза.
Духовая музыка
Мальчик отстал, остановился, глядел с бугра, как трое свернули с дороги к реке и, поскальзываясь, прижимая к себе сверкающие никелем трубы, вступили на занесенный тонким снегом лед. Впереди шел Ваймер-старший, вторым — младший Ваймер, за ними — капельмейстер Мельников; мальчик был четвертым, а четверых вполне достаточно, чтобы сыграть на деревенских похоронах.
Путь был не нов, ходили в заречные деревни и раньше, играли на похоронах, но чаще, особенно летом, устраивали в тесных деревенских клубах танцы под духовой оркестр. Не писали, не клеили афиш — выходили вечером, когда начинало смеркаться, на улицу, играли что-нибудь бодрое, марш или фокстрот; на музыку сбегались мальчишки, пыльная деревенская мелюзга, потом, погодя немного, попарно и стайками сходились девушки, а позже, перед самым началом, появлялись парни и приносили с собой, на всякий случай, гармонику. Через маленькое оконце, прорубленное в досчатой стене вестибюля, кассирша продавала самодельные билеты, один из Ваймеров становился у входа и начинал пропускать, отрывая узкие полоски контроля — стриг купоны, как говорил Мельников. И вот звучал, наконец, первый вальс — «Березка», «Осенний сон» или «Беженка», негромкое соло баритона, сыграв которое, Мельников отрывался на мгновение от мундштука и произносил:
— Корнет-а-пистон.
Вступал мальчик, и чистый, светлый звук его трубы возносился над оркестром, над валторной и геликоном, над тенорами, баритоном и альтами, возносился и витал в узком пространстве переполненного зала; начинались танцы.
Играли фокстроты, польки, краковяки, годилось все, даже замшелые ту-степ и па-де-катр, и танцевали, шаркали подошвами об пол серьезные, неловкие парни, мелькали девушки в цветастых платьях, а вдоль стен на длинных скамейках понуро сидели несчастливицы, которых никогда не приглашают, сидели и грустили.
— Пора, — говорил Мельников старшему Ваймеру. — Душа-то горит…
— Зальем, не беспокойтесь, — отвечал тот.
— Давай, — торопил его капельмейстер, — иди, мы без тебя обойдемся.
Ваймер откладывал в сторону альт, спускался со сцены в зал и, выхватив из толпы танцующих двух-трех парней, беседовал с ними. В каждой деревне у Ваймеров находилось множество знакомых, приобретенных в те воскресные дни, когда во главе с отцом они ходили за реку — все трое одинаково светлоголовые, невысокие, остролицые, у каждого в руке маленький фибровый чемоданчик с инструментами. Спокойно, не торопясь, отец на полшага впереди, за ним, как волчата за вожаком, сыновья, они шли рано утром по булыжной мостовой через поселок, мимо завода и дальше, мимо водокачки и огородов за нею, к мосту. На заводе все трое работали электриками и за рекой промышляли по той же части. Был папаша Ваймер скуп, торговался люто и беззастенчиво, но дело знал, и потому спешили к нему гонцы из всех окрестных деревень, и был он нарасхват.
— Всех денег не загреби, — смеялись над ним в поселке. — Оставь и другим немного.
— Я сына учу, — степенно отвечал старый Ваймер, и вторили ему молодые, не забывали сказать при случае:
— Мы брата учим.
Старший сын Ваймера учился в политехническом институте, а до учебы тоже работал электриком, и теперь, приезжая на каникулы, он на другое же утро облачался в спецовку и шагал по гудку на завод — светлоголовый, невысокий, остролицый, с маленьким фибровым чемоданчиком в руке.
— Кожа да кости, — пожалела его как-то соседка. — Куда тебе работать, ешь да отсыпайся.
— Деньги нужны, деньги, — сказал он, не останавливаясь.
— Чего ты жадничаешь, разве родители не помогают тебе?
— Они помогут, — сплюнул он презрительно. — От них дождешься.
Что касается музыки, то папаша Ваймер быстро смекнул ее доходность, отрядил сыновей заниматься в оркестре, а позже подсказал им, где можно играть с наибольшим успехом. Сам он остался в стороне, но иногда, вроде бы невзначай, ронял при сыновьях:
— В Гнеушеве дед один при смерти… Видный был дедок, семь лет бригадирствовал.