А Бибо смотрел на них и улыбался. Ему понравилась игра с быком, и он не прочь был при случае повторить ее.
Когда его привели в больницу, он все порывался рассказать доктору про этого увальня Лова, и сам хохотал, вспоминая, как тот заревел, шлепнувшись на землю. И только в палате он умолк ненадолго, когда увидел больных. Они лежали на койках и безучастно смотрели на него. Им порядком надоели и больница, и врачи, и лекарства.
— Чего вы уставились? — спросил их Бибо. — Вы думаете, я долго собираюсь тут с вами киснуть? Нет, друзья, я завтра же сбегу отсюда.
Его уложили, и он снова рассмеялся, вспомнив Лова. Он хохотал, и даже сестры, глядя на него, разулыбались.
— Ну, хватит тебе, — уговаривали они. — Перестань, здесь больница.
Больные хмуро смотрели на него, но им тоже хотелось улыбаться. И, может быть, впервые за все время они заметили, что из их окон видно красное вечернее солнце, и синий воздух, и слышно, как ветер перебирает листья тополей.
А когда совсем уже стемнело, к Бибо пришла Зарема. Она пришла, не спросясь деда, и, положив на белую больничную тумбочку сверток, сказала:
— Тут пироги, — Бибо смотрел на нее и смеялся. Ему было приятно смотреть на нее.
Она заторопилась вдруг и ушла. Так быстро, что белый халат на ней раздулся от ветра. Бибо видел в окно, как она вышла на улицу и скрылась в темноте. И ему захотелось петь. Что-нибудь, все равно.
— Ой, уарайда, уарайда, — запел он вполголоса. — Уарайда, ой.
— Успокойся, наконец, — просили его сестры. — Ну, чего ты такой неугомонный? Ведь ты не мальчишка, перестань.
А он все пел и пел, улыбаясь. Потому что ему было радостно, потому что легко и просто жилось ему на земле.
Полая вода
Они ругались все время, пока мы волоком тащили лодку к реке и пока устанавливали на ней мачту с парусом. Было часов семь — полвосьмого утра, и дул холодный ветер с востока, и земля была мокрая, потому что с нее лишь недавно сошел снег, и было время первых весенних дождей. Река еще прибывала, но не так, как раньше, когда половодье только началось, а понемногу, почти незаметно, и вода шла мутная, но без льдин и мусора. У берега она слегка рябилась, а дальше по всей непомерной ее ширине размашистые и высокие бежали волны, каких не бывает летом или осенью, когда река спокойно течет в русле и только по легкой дрожи кувшинок можно догадаться, что она течет.
Потом лодка была готова, и мы уже сидели в ней, лишь оставалось толкнуться от берега, и Виктор начал снова.
— Добром это не кончится, — сказал он, глядя в сторону. — Попомните вы мои слова.
— А ты не бойся, хорек, — сказал Юра Кобцев. — Ты ничего не бойся.
— Мое дело предупредить, а там, как сами хотите, — сказал Виктор. — Не называй меня хорьком, — повернулся он к Юре, — я этого не люблю.
— Не буду, только замолчи, если можешь.
— Я брошу все и уйду. Чего ради я должен терпеть ругань.
— Никто тебя не звал сюда, беги, колобком катись.
— Если бы я сам не хотел, меня бы здесь не было.
— Толкайся же, наконец, — крикнул мне Юра. — Толкайся, может, он заткнется тогда.
Мы оттолкнулись и подняли парус, а правильнее было бы выгрести подальше от берега, и лодка осела, рванулась, черпнула бортом воды и понесла, скребя днищем о затопленные кусты. Когда нас вынесло от берега метров на двести, в самые волны, и парус бился и хлопал, ловя ветер, мы увидели доктора, Николая Павловича. Я сидел на корме с рулевым веслом, Юра Кобцев возился с мачтой, Виктор на носу вычерпывал воду, а доктор бежал вдоль реки за нами и что-то кричал, махая рукой и прижав другую к груди, но мы не слышали его.
— Надо вернуться, — сказал Виктор. — Он узнал нас, пойдет жаловаться.
— Возвращайся, — сказал Юра. — Прыгай и плыви, если хочешь.
— Сами нарываетесь на неприятности. Он ведь пойдет сейчас по родителям.
— Чего ты ждешь? — спросил Юра. — Прыгай, ты же смелый.
— Ну и злой он сейчас, — сказал я. — Того и гляди, начнет в нас камни метать.
— Кто, Николай Павлович? — спросил Юра.
— Ну да. А кто же еще?
— Все равно перевернемся, — сказал Виктор. — А потом еще неприятности из-за лодки.
— Потом ничего не будет, — усмехнулся Юра. — Никаких неприятностей, потому что мы утонем.
— Ты не смейся, ты глянь, какая вода.
— Скандал он затеет, держись только, — сказал я.
— Тех, что скандалят, много, — сказал Юра. — Лучше бы наоборот.
— Конечно, затеет, — сказал Виктор. — Законопатил, просмолил, а лодочка-то тю-тю. Я бы на его месте знал, что делать.
— Чуть-чуть потерпи, — сказал Юра. — Самую малость.