В стихотворной эпитафии учителю гимнастики одного из египетских гимнасиев сказано от лица умершего: «Я был μέτριος, пока жил, почтенный учитель гимнастики в гимнасиях»{121}. Издатель переводит mesuré (умеренный). Надпись, по его мнению, «настаивает на качестве, которое являлось, вероятно, весьма редким в гимнасиях. Это похвала умеренности»{122}. Но можно предположить, что автор надписи не только во второй части определения (почтенный учитель гимнастики), но и в первой имеет в виду социальное положение учителя: «Пока я жил, я был человеком небогатым, почтенным учителем гимнастики в гимнасиях». «Умеренный» — обычный эпитет для атлетов. Один из них просит императора, чтобы его, «мужа умеренного и весьма потрудившегося», назначили вестником, так как предыдущие императоры постановили передавать эту должность лишь гимнастам, «проведшим жизнь в трудах и упражнениях»{123}. Как и в приведенных выше документах, возможны оба варианта при переводе слова μέτριος — и бедный, и умеренный, почтенный.
Необычное словоупотребление разъясняется лишь на фоне всеобщего восхваления бедности в первых веках новой эры. Ведь понятие «умеренный» всегда имело в греческом языке положительный смысл. Умеренность — положительное качество для большинства философских систем Эллады{124}. Еще Клеобул, один из полулегендарных семи мудрецов, уверял, что лучшее — мера. Но на исходе античности, когда решительно ни в чем мера не соблюдалась, когда одеяла шили из кротовых шкурок, а подушки — из шелка, умеренность превращается в навязчивую идею.
Один из папирусов сохранил фрагмент Сотадеи — стихотворного цикла изречений римской эпохи, приписывавшихся эллинистическому поэту Сотаду{125}:
Бедняка (πένης) жалеют, богатому завидуют,
Средняя (μέσως) же жизнь, смешанная — справедливая,
Ибо независимость — для всех справедливое наслаждение{126}.
Умеренность Сотадеи — не метафора. Это действительная умеренность, отличная от бедности, «средний» образ жизни. Авторы прошений пошли дальше авторов Сотадеи — они приравняли социальное явление (бедность) к моральному (умеренность), а не поместили умеренность между бедностью и богатством. Они вырвали слово из одного смыслового ряда и перенесли в другой. Но их метафора опиралась на философскую традицию, известную в Египте.
Именно античная философская традиция послужила каркасом для новой модели мира, состоящего из бедных и богатых.
Христианство придало лишь несколько иной оттенок философскому термину. Так, глава александрийской христианской школы Ориген считает μετριότης (умеренность, бедность) одним из синонимов смирения{127}. Египетские епископы употребляли это слово как титул вместо έγω (я), чтобы подчеркнуть свое смирение{128}.
«Умеренность» преобразилась в «бедность», а «бедность» приняла имя «умеренности», ибо престиж бедняка возрос — он стал «благородным бедняком» в стоическом и киническом духе. Но, как бы завершая гегелевскую триаду, «умеренность» перешла в «смирение» и «смирение» оказалось конечным достоинством «бедности», по крайней мере с точки зрения христианства. Сильный и богатый теснит умеренного (бедного, смиренного), а надежда — лишь на закон или на бога.
Иоанн Златоуст, вобравший в свои бесчисленные проповеди чуть ли не весь словарный запас моралистики IV в., говорил в антиохийской церкви: «Вы ведь слышали, как многие спрашивают: почему, в самом деле, один, будучи человеком смиренным (μέτριος) и кротким (επιεικής), каждый день привлекается в суд каким-нибудь преступником и злодеем, терпит множество бедствий и бог допускает это?»{129}. «Умеренный» для Иоанна — «смиренный».
В письме IV в. н. э. мы читаем — следующую сентенцию: «Полезно, оказавшись в несчастье, отступить, а не спорить с судьбой; принадлежа к числу бедных и несчастных, мы не причисляем себя к ним»{130}. Упоминавшийся греко-латинский письмовник III–IV вв. применяет слово μέτριος в контексте поздравления но поводу принятия наследства: «Благодарю тебя, возвеличившего память Сульпиция, бедного, но друга тебе»{131}.Главный врач Антииуполя Фебаммои составляет завещание на наследство весьма значительное, что не мешает ему подчеркивать дважды в этом документе свою бедность и малый достаток{132}. Признание собственной «умеренности» подчеркивает «смирение» человека перед людьми, судьбой или богом.
Приблизительно со II в. н. э. в римском праве намечается деление персон на «более низких, более смиренных» (humiliores) и «более почтенных» (honestiores). Почтенным полагались наказания почетные, смиренным— позорные казни (распятие, порка и т. п.).
Напрашивается параллель между «умеренными» и humiliores.
Первый термин возник «снизу», без санкции государства, второй «сверху», как правовое понятие. Но оба они вводили общее название для огромной категории свободных и полусвободных людей, мелких и средних собственников: До рождения слова «умеренный» египетские жалобщики и просители указывали лишь на свою принадлежность к узкой профессиональной и сословной группе (ткач, военный поселенец, царский земледелец и т. п.). Теперь же они причисляли себя к огромному слою маленьких людей, всех, кого обижали и притесняли. В эпоху многочисленных формально-правовых перегородок это был огромный прогресс.
Рассмотрим термины, которыми авторы прошений называли своих врагов. Наиболее характерны три — тираны, династы и динаты.
Крестьяне именуют тираном комограмматевса (представителя государственных властей в деревне), занимающегося вымогательством, и просят остановить его, чтобы не был нанесен ущерб казне{133}. Сборщика налогов обвиняют в намерении завладеть тиранической властью{134}. Соарендатор ограбил Аврелия Антеуса тираническим образом{135}. Тираническим образом поступает член городского совета с арендатором своего покойного брата: отбирает быков арендатора, сажает его в тюрьму за неуплату долгов. И это — несмотря на то, что «законы ненавидят поступающих несправедливо»{136}. У крестьян отнимают землю люди, «пользующиеся богатством и тиранией на местах»{137}. Выше мы уже приводили цитату из Апулея: богач угрожает «с тиранической спесью». Некая римлянка жалуется на незаконные поборы: «Тебе известны бесстыдство и бесчинство Абабикейна, которому и прежде ты наносил удары по причине его бесстыдства. И ныне он захотел учредить тиранию»{138}. Тираническим образом действуют богатые обидчики бедного Петесуха, сына Мерсия{139}. Богатые и сильные «тиранят» слабых и бедных. Презрение же к законам в высшей степени свойственно тиранам.
Таковы же качества династа. Декапрот совершает злоупотребления, пользуясь «местной властью»{140}. На «местных династов» жалуется Аврелий, сын Паснота, незаконно привлеченный к повинности{141} Аврелий Исидор называет «местными династами» препозита пага и комархов, указывая, что от них страдают мелкие земледельцы{142}. Испуг перед «династией» упомянут в сильно фрагментированном прошении{143}.