Вот жизнь Агрия и его детей:
Финики внутри сада и персей вдоль дорог,
Одна кобыла и два вьючных мула —
Предводители благочестивых работ,
Которыми всегда живут вполне философски:
В различных трудах и в простоте,
Вдали от богатства и дурно подражающей зависти{186}.
«Дурно подражающая зависть» — это почти цитата из Горация:
Выбрав золотой середины меру,
Мудрый избежит обветшалой кровли,
Избежит дворцов, что рождают в людях
Черную зависть{187}.
Птолемагрий подробно рассказывает, как он вместе с сыновьями «посвятил свои усилия новым персеям, посадив их, старые же, почти засохшие персей с опустевших земель спас, оживив». Он «много трудился телом и душой в благочестивых делах, не заботясь о старости». Нго хвалят за «правильную жизнь и мудрость». И самое надпись он воздвиг собственным трудом.
Можно согласиться с К. Уэллесом относительно характера бедности Птолемагрия: надпись имеет в виду нс бедность, а средний достаток, который греческая мысль всех периодов считала идеальным состоянием{188}.
К. Уэллес отмечает также, что физический труд никогда не был в почете на египетской земле и крайне редко прославлялся в античности{189}. Но ведь Птолемагрий славит труд земледельца, причем земледельца самостоятельного, а не арендатора. И в Риме, и во многих греческих государствах такой труд был почетен.
Связь бедности с трудом, но уже не земледельческим, выступает в прошении атлета, «мужа бедного (умеренного) и весьма потрудившегося», проведшего жизнь «в трудах и упражнениях»{190}. Здесь просматривается стоическая концепция труда как важного средства самовоспитания{191}. Вместе с тем упражнение, аскеза переходят из спортивной и философской (кинико-стоической) терминологии в христанскую — диакон Аврелий Зоил «упражняется» в кроткой жизни{192}. Еще одна добродетель бедных — уединение, анахоретская жизнь. Приведенная выше апология Аврелия Исидора упоминает ее вместе с кротостью и земледельческим трудом («а живу я уединенно»){193}. Это и неудивительно — речь идет все о том же избегании суеты, алчности, сутяжничества и прочих пороков, присущих сильным (другое дело, что сам Аврелий Исидор от этих пороков вовсе не свободен).
Известна связь христианского монашества (анахоретства) с египетским анахоресисом — бегством крестьян от налогов и повинностей. Путь к пустыне был проложен задолго до появления первых отшельнических келий. Но если беглецы стремились к «одиночеству», то оставшиеся в деревне земледельцы страшились его. Они были вынуждены платить налоги за своих более решительных соседей — этого требовала круговая порука. Поэтому жители Филадельфии просили эпарха вернуть сбежавших односельчан, называя себя «людьми бедными (умеренными) и одинокими»{194}. Еще в конце птолемеевской эпохи жрецы жаловались стратегу: из-за ухода крестьян они оказались в одиночестве{195}. Одиночество губительно, сопряжено с бедностью. Но тем, кто находит в себе смелость принять его добровольно, оно дарует некоторую независимость.
«Умеренные» безупречны в несении своих повинностей — это также уходит в идеал созерцательной жизни. Мы уже цитировали прошение 207 г. н. э. Податель его протестует против привлечения к еще одной повинности сверх уже имеющейся. «Будучи прежде зачислен в стражники, я безупречно исполнял эту должность. Одновременно я вношу ежегодно подушную подать, живя земледельческой и мирной жизнью»{196}. Стражник, избитый солдатом, ссылается на безупречность своей службы: «Ничто не может быть ужаснее и тяжелее насилия. Доживи до столь дочтенного возраста, имея 81 год от роду, я безупречно служу стражником»{197}. Интересно, что насилие, столь часто упоминаемое в папирусах римского периода, считалось у греков грехом против меры, чем-то противоположным умеренности{198}. Также и ночные стражники Оксиринха безупречно служат государственным нуждам{199}.
Безупречность «умеренных» и прочие их добродетели вызывают одобрение начальства. Обманутый кредитор Лвредий Деметрий, сын Нила, восхваляет префекта за покровительство «умеренным»{200}. Аврелий Исидор пишет стратегу Арсиноитского нома: «Твое, о господин гегемон, покровительство простирается на всех, в особенности же на нас: людей бедных (умеренных) и живущих добродетельно»{201}.
Один из папирусов сохранил протокол народного собрания Оксиринха, на котором граждане чествовали притана. Среди эпитетов были и такие: архонт «умеренных», спаситель «умеренных»{202}. Отмечалась также любовь притана к городу, приверженность его к равенству. Магистрат предстает защитником умеренных подобно тому, как это было в демократических Афинах, подобно тому, как это звучало в речах Демосфена.
Но любовь «умеренных» к закону и властям, их безупречность в несении повинностей проявлялись, конечно, лишь в тех случаях, когда этих повинностей нельзя было избежать. Пытаясь избавиться от литургий или налогов, люди самого разнообразного состояния объявляют себя «умеренными», т. е. бедными и несчастными. Так, жители запустевшей фаюмской деревни Филадельфии просят эпарха вернуть их сбежавших односельчан{203}. Просителей всего трое, но в условиях массового бегства соседей и по причине круговой поруки они вынуждены платить налоги за 500 арур, являясь «людьми бедными и одинокими».
Храмовые служители Афины-Тоэрис умоляют префекта ввиду их бедности («умеренности») не настаивать на погашении растраты. Бедность же служителей заключается в том, что они владеют скромным имуществом, с которого едва могут прожить{204}.
На заседании оксиринхского городского совета (булэ) в конце III в. н. э. решался вопрос о кандидатуре на обременительную литургию. Некий Птолемеи, сын Эвдаймона, доказывал невозможность для неге нести повинность, так как он является «умеренным» и кормится от своего отца{205}. В устах Птолемея «умеренный» выступает в значении «не имеющий пороса», т. е. имущества, необходимого для несения повинностей{206}. Аврелий Гонорат дал поручительство за литурга, последний же ушел от литургии, воспользовавшись покровительством сильного человека. Обманутый поручитель пишет президу, ссылаясь на свою величайшую бедность: «Пожалей меня, бедного (умеренного)»{207}.
В документах такого рода слово «умеренный» теряет всякую этическую окраску, всякую социальную принадлежность. Оно выражает лишь самоуничижение просителя, стремящегося разжалобить чиновника или членов совета. «Умеренность» окончательно превращается в «бедность»{208}[6].
Мы отметили несколько «общих мест», «риторических штампов», регулярно повторяющихся в прошениях. Штампы далеко не всегда совпадают с реальной действительностью, обрисованной тем же документом. Риторическое введение говорит о конфликте между богатым и бедным, а перед нами люди приблизительно равного состояния. Сутяжник представлен образцом кротости. Часты случаи неверной типизации. Какую же реальность отражает вся эта риторика? Кому принадлежит идеология прошений?
6
В качестве источника здесь также избраны прошения, но другого периода (I–II вв. н. э.). По мнению Р. Морриса, жалобы II в. свидетельствуют о потере доверия к правительству. Если в предыдущее столетие (I в. н. э.) жители Оксиринха жаловались друг на друга и на чиновников, то теперь они сетуют на тяжесть повинностей, на систему в целом. Просители угрожают бегством (анахоресисом), взывают к сочувствию. Причина — экономическая и административная нестабильность. Со II в. н. э. угнетение сказалось на отношении к правительству. С выводами Р. Морриса трудно спорить и трудно соглашаться. Доверие египтян к правительству в I в. н. э. более чем сомнительно: лесть прошений отражает не чувства авторов, а требования стиля. Столь же сомнительна и «оппозиционность» II в. н. э. Никаких четких и явных свидетельств ее в прошениях нет и быть не может: ни один писец не решился бы в официальном документе предъявлять претензии властям.
Нам представляется более перспективным исходить из устойчивых риторических штампов. Содержание этих клише — не конфликт между государством и обществом, а противоречия между «умеренными» и «сильными». В какой мере риторический штамп отражал сознание масс — особый вопрос, который будет рассмотрен ниже.