«Не так полезно образовать сына, преподавая ему искусство и внешнее знание, посредством которых он станет приобретать деньги, как научить его искусству презирать деньги», — поучал тот же проповедник{568}.
Существовала, не всегда, правда, последовательная, система экзаменов на должность{569}. Помощники управляющих имениями казны в Египте назначались только лица, выдержавшие испытания{570}. Образование отсекало простого труженика от писца, создавало элиту — вполне в фараоновских традициях.
Внутри «карьерной идеологии» была своя антитеза: заслуги — протекция. Ученые спорят, что являлось двигателем карьеры в Римской империи: относительно безличные административные критерии (старшинство, квалификация, заслуги) или личное расположение начальства?{571} Эта дискуссия представляется нам беспредметной: она смешивает реальность, далекую от совершенства, с идеологией. Конечно, протекция играла огромную роль в римском Египте. Выше мы привели достаточно писем с подтверждением тому. Но официальная доктрина не могла протекцию возвести в принцип. Известный Абинней испытал многие горести при своем продвижении наверх. Его не утвердили комендантом крепости Дионисиада, поскольку возникли конкуренты. Абинней обратился с жалобой на имя императоров Констанция II и Константа. Снисходительность (dementia) и доброта (pietas) императоров должны, по мнению Абиннея, распространяться прежде всего на тех воинов, которые, «усердно показывая свое послушание, сами кажутся заслуживающими ваших благодеяний»{572}. Таков, конечно, Абинней: «Я был назначен поистине священным решением, учитывая мои вышеупомянутые труды (laborum meum)». Конкуренты же его — выдвинуты по протекции (suffragium, стк. 12–13). Протекция клеймится и противопоставляется трудам, усердию, послушанию.
Как бы комментарием к прошению звучит фраза из «Краткого изложения военного дела» Вегеция (IV–V вв.): «Вследствие небрежности крепкая сила этих легионов уже надломлена, когда награду, даваемую прежде за доблесть, стали получать благодаря интригам и воины стали по протекции добиваться повышений, которые прежде они получали за труд»{573}.
Воздаяние и повышение за заслуги лежали в основе официальной доктрины служебной карьеры. Принцип воздания соответствовал традиционному римскому Buum cuique (каждому свое). В 63 г. н. э. префект Египта, выслушав жалобы воинов, требовавших, вероятно, Гражданства, ответил: «Не одинаковы и не равны основания у каждого из вас, ибо одни из вас — ветераны легионов, другие — турм, манипул или — из гребцов; так что и права у вас разные, Мне представляется подобающим написать стратегам номой, чтобы полное вознаграждение было предоставлено каждому из вас сообразно правам каждого». «Не говорите неразумных и нечестивых речей, — наставляет префект, — никто вас не обременяет излишне. Одно дело — бремя легионеров, другое — тех, кто выращивает и косит траву. Пусть же каждый из вас возвращается на свое место и не будет ленивым»{574}.
Широкую популярность формулы «каждому свое» в римском Египте показал уже Л. Венгер. По его мнению, эта формула выражала понятие равенства{575}. Немецкий исследователь имел в виду равенство перед судом. По-видимому, равное вознаграждение по заслугам было обещано и тем, кто собирался делать карьеру.
Формальные требования к заслугам доходили до смешного. Префект Метий Руф хотел, чтобы все литурги «были пригодны не только имуществом, но и возрастом, и образом жизни, как и подобает тому, кому доверено имущество господина»{576}. Другой префект, Тиберий Юлий Александр, запрещал привлекать к литургии людей неопытных{577}. Такую идеальную личность (моральную, опытную, дослужившую по возрасту) подыскивали на должность литурга, которая даже и не должностью была, а тягчайшим бременем, пугалом для состоятельных людей. Префекты лицемерили вдвойне: с одной стороны, представляли литургию предметам домогательств, с другой — выставляли критерий «достоинства» там, где о нем и речи не шло.
Продвижение по заслугам было не только обещанием властей, но и требованием широких слоев. Особенно популярно оно в христианской литературе. Египетский богослов Ориген построил целую «перфекционистскую утопию». В мире Оригена все, вплоть до диавола, постепенно достигнут спасения, сольются с богом. Но пока этого не произошло, каждый занимает место по заслугам. И ангельские чины даются по заслугам, а не от природы, не по праву рождения.
«Не должно думать, — пишет Ориген, — что известному ангелу случайно поручается такая или иная должность… Нужно полагать, что они удостоились этих должностей не иначе, как каждый по своим заслугам, и получили их за усердие и добродетели, оказанные ими еще прежде создания этого мира». Раздачу должностей по знатности («потому, что ангелы сотворены такими по природе») богослов с возмущением отвергает и порицает («это повело бы к обвинению творца в несправедливости»). Бог — «нелицеприятнейший распорядитель»; Он дает назначения «сообразно с заслугами и добродетелями и соответственно силе и способностям каждого»{578}.
У Иоанна Златоуста критика всех некорректных способов карьеры достигает максимума. «Внешняя власть не всегда может быть доказательством добродетели тех, которым она вверяется, напротив, часто свидетельствует об их порочности. Почему? Потому что для получения такой власти обыкновенно помогают и ходатайства друзей, и происки, и льстивые речи, и многие другие болеё постыдные способы. Но когда избирает и определяет бог и когда его десница касается святой главы, тогда определение нелицеприятно, суд не подлежит подозрению и несомненным одобрением рукополагаемого служит достоинство рукополагающего»{579}.
Однако и при духовной карьере вовсе не всегда «определение нелицеприятно». Напротив. «Прежде я смеялся над мирскими начальниками за то, что при раз-даянии почестей они обращают внимание не на добродетель душевную, а на богатство, преклонность лет и покровительство людей; но уже не стал считать это так странным, когда услышал, что такое неразумие проникло и в наши дела»{580}, — писал Иоанн, имея в виду рукоположение священников. Сам Златоуст в молодости отверг предложение блестящей карьеры — из чтецов сразу в епископы. Не приняв епископский сан, он сделался диаконом, затем — пресвитером и только после того достиг высших степеней (епископ, а позже — архиепископ).
Отношение к труду, учебе, успеху в конечном счете— отношение к цели и смыслу жизни. Изменилась ли эта цель, изменился ли смысл? Конечно, перемены во II в. н. э. — разительные. Но речь не идет о переоценке труда, протекции или учебы. Речь идет именно об ид оценке, о сознательном, теоретическом, рефлективном Восприятии. Все антиномии, конфликты, порицания и поучения рождались именно из этого восприятия.
Для самого же восприятия характерна разорванность, раскол между мыслями и чувствами, идеологией и психологией. Мысли, выраженные в поучениях и сентенциях, прославляют труд, порицают протекцию, видят в науке нечто самоценное. Чувства же, изображаемые фразами от первого лица (эпистолярный рассказ, по-120 желания и т. п.), доносят отвращение к труду самых широких слоев, жажду обогащения и карьеры, невиданную прежде, утилитарное отношение к учебе и т. п.
Что касается чувств, то объяснить их, казалось бы, несложно. Бюрократизация империи открывала широкие возможности для карьеры, для «увиливания» от физического труда. Но ведь Египет вовсе не бюрократизировался! Скорее наоборот — литурги заменяли чиновников, возможности для карьеры сужались. При Птолемеях бюрократия была не менее развита, возможностей для карьеры было не меньше. Но тогда люди делали карьеру молча: не рассуждали о ней, не осуждали ее и не превозносили.