Нам известен дальнейший путь воплощения утопий— египетские общежительные монастыри. Там (первоначально!) трудились не корысти ради. Там пытались соблюдать христианские заповеди. Напряженный конфликт между любовью и корыстью, столь свойственный риторике, преодолевался на узком пространстве монастырей.
Истоки конфликта относятся к началу римского владычества. Уже в середине I в. н. э. резко изменилась структура рабочей силы{625}. Возросло число рабов. Развивалась обширная категория парамонариев — работников, нанимавшихся не от случая к случаю, а постоянно, хотя и к разным хозяевам. Аренда стала предпринимательской — богатый арендовал под пастбище землю бедного соседа.
В XX в. историки спорят о сравнительной стоимости рабского и свободного труда в древнем мире. У. Вилькен объяснял слабое развитие рабства в греко-римском Египте тем, что труд свободных здесь был чрезвычайно дешев{626}. А. И. Павловская с помощью расчетов показала меньшую рентабельность труда рабов в эллинистическом Египте в сравнении с трудом наемных работников{627}. В. И. Кузищин на италийском материале пришел к иным выводам: простая кооперация делала труд рабов выгоднее труда свободных крестьян{628}. Проблемы, волнующие ныне историков, вряд ли оставляли равнодушными сельских хозяев времен Августа и Тиберия. Неожиданно интересными в этом плане оказываются трактаты Филона Александрийского.
Филон был не только философом и религиозным мыслителем, но и очень богатым человеком. Об этом свидетельствует его семейное положение — брат алабахра (крупного таможенного чиновника), дядя и воспитатель знаменитого префекта Египта Тиберия Юлия Александра{629}. Александр Лисимах, брат Филона, считался, по сообщению Иосифа Флавия, одним из богатейших людей Александрии{630}. Царь Ирод Агриппа занял у него 200 тыс. драхм{631}. Прямых свидетельств об источниках дохода Филона не сохранилось. Вероятно, он, подобно многим богатым александрийцам, имел сады и виноградники в окрестностях города{632}. Не случайно же он столь много пишет о работах на виноградниках. В писаниях Филона, как мы еще увидим, проскальзывают нотки горького личного опыта, хотя и повторения общих мест античной «экономии» нельзя исключить.
В самых различных трактатах Филона выступает риторический «коллективный персонаж»: хороший работник— плохой работник. За редким исключением{633}[18] этот персонаж не носит абстрактно-этического характера. Конкретно указывается, кто и почему работает хорошо, кто и почему работает плохо. На первый план выдвинуты следующие пары: свободный — раб, наемный работник — земледелец (георгос)[19]. Второй паре уделено не меньше, а пожалуй, и больше внимания, чем первой. Здесь Филон отличается от римских авторов{634}, что, конечно, не случайно: так проявилась большая роль наемных работников и меньшая роль рабов в Египте по сравнению с Италией.
Трижды, в трех разных произведениях Филон проводит, видимо, чрезвычайно близкую его сердцу мысль: земледелец — старательный и искусный работник, наемник— неопытный, не знающий своего дела человек{635}. Пример земледельца — Ной, пример наемного работника — Каин (оба в Библии возделывают землю){636}. Наемный работник совершенно не заботится о качестве работы, поскольку думает только о жаловании. Земледелец же сам вкладывает средства в землю{637}.
Деловитые рассуждения александрийского философа неожиданно перекликаются с гораздо более возвышенным текстом: «Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец и бежит; и волк расхищает овец и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник и не радит об овцах»{638}. Близость Евангелия от Иоанна к филоновскому кругу общеизвестна. Но здесь нет никакого заимствования, а есть коллективная мудрость древних хозяев, перешедшая в философский план. Нерадивый наемник противостоит пастырю, пасущему своих овец, или земледельцу пашущему свою землю. Впрочем, под «земледельцем» можно понимать и арендатора, именно так переводится это слово в папирусах. Предпочтение, отдаваемое земледельцу перед наемником, говорит о нем как о частном арендаторе — иначе сравнение земледельца с наемным работником теряет смысл.
Наемного работника Филон изображает бедняком, взявшимся обрабатывать землю из-за нужды в самом необходимом 169 В принципе он выполняет рабские дела (взрыхляет и обрабатывает почву, занимается ремеслом). И это бремя рабских дел тяжело не только физически, но и нравственно, особенно когда нести его приходится посреди рыночной площади на глазах у товарищей и сверстников{639}[20]. Какой контраст с традиционной почетностью труда земледельца! Главное, что отличает земледельца от наемника, — заинтересованность в результатах труда. Земледелец старается получив лучший урожай и сохранить плодородие почвы. Он вкладывает в участок свои средства, повышает его качество, Напротив, наемный работник думает лишь о жаловании. Качество и количество урожая не отражается на его доходах. Труд не только не приносит ему чести, но и позорит его.
Во всех трех упомянутых пассажах Филон описывает не просто обработку земли, но выращивание виноградников. Это и неудивительно. Именно на виноградниках в древности труд рабов и наемных работников применялся особенно широко. Именно здесь в первую очередь возникала проблема: как совместить преимущества интенсивного товарного хозяйства с преимуществами мелкой аренды?{640}[21] В попытках решить эту, казалось бы, невыполнимую задачу египтяне I в. н. э. нашли парадоксальнейшие формы трудовых отношений. Появилась аренда с выплатой жалованья арендатору или арендодателю. Наемный работник совмещается в одном лице с владельцем или съемщиком виноградника. В качестве арендатора или арендодателя он заинтересован в хорошей и добросовестной обработке земли, в качестве наемного работника он эксплуатируется своим арендодателем или арендатором{641}. Интересно, что италийские рабовладельцы, пытаясь смягчить невыгодные стороны рабского труда, также прибегали к аренде: сдавали хозяйство управляющему (вилику){642}.
Филон явно считал труд земледельца более качественным, чем труд наемного работника, но неизвестно, считал ли он его более выгодным. Во всяком случае, он не воздерживается от рекомендаций по обращению с наемником. Философ предлагает сочетать карательные меры с поощрительными. С одной стороны, за работником нужно надзирать, чтобы он не вредил{643}, с другой— необходимо платить ему жалованье вовремя, чтобы он «радовался и укреплялся, работая с двойным старанием, а не расслаблялся, будучи не в состоянии приступить к работе»{644}. Филон исходит из библейского установления «платы наемнику не оставлять до утра»{645}, но обосновывает его чисто деловыми соображениями.
Вторая пара, разнящаяся по качеству труда, — раб и свободный. Филон выводит ее в связи с жатвой, противопоставляя Иосифа его братьям{646}. Оказывается, вязка снопов — труд рабов, невежд и вообще слуг. Вязку снопов Филон называет работой и услужением. Напротив, жатва — занятие, и принадлежит оно опытнейшим земледельцам и предводителям (гегемонам). Таким образом, здесь наряду со знакомым нам уже противопоставлением (слуга, наемник — земледелец) выступает пара: раб — свободный земледелец. Причем раба, как и всякого слугу, философ упрекает в невежестве, неумении{647}[22].
20
В средневековом Египте наемный труд в ремесле по-прежнему считался унизительным, ибо предполагал зависимость от другого лица.
21
Именно на виноградниках разыгрывается действие двух евангельских притч, живописующих конфликты между хозяевами и работниками. В обоих случаях осуждается корыстолюбие работников, о котором говорит и Филон.
22
Вся аллегория понадобилась Филону для наставления, обращенного к правителям (гегемонам). Они должны уметь отличать плевелы от пшеницы, как это делается при жатве. Поэтому гегемоны и выведены рядом с опытнейшими земледельцами.