Поля в совхозе «Полетное» были разной длины. Некоторые удавалось пройти из конца в конец до обеда, на некоторые уходил весь день — человек вставал на борозду и с восхода до заката солнца двигался в одном направлении.
Первое поле, на котором предстояло работать группе Воронова, было гигантским — оно уходило за горизонт и терялось где-то на краю земли, в скрытом туманом лесочке.
— Час работаем, пять минут перекур! — напомнил Трушин и ушел к следующей группе.
Слушатели, как по команде, опустились на землю и начали собирать клубни.
Рогов копошился рядом с Виктором.
— Рассказывай, что у тебя стряслось? — вполголоса сказал Воронов. — Я же вижу, что ты приехал сам не свой. Влетел, поди, и ждешь, дойдут новости до школы или нет?
— Ворон, ты прав! Я, кажется, влип, — тихо ответил приятель. — Приехал на каникулы, живу, никого не трогаю. Выпиваю, встречаюсь с оставшимися друзьями, на дачу с родственниками езжу, шашлыки жарю. В конце августа — звонок в дверь. На пороге стоят незнакомая тетка и ее дочь. Вошли, сели в гостиной на диван. Я и отец остались стоять напротив них, мать заняла кресло.
Тетка говорит: «Ну, что делать будем?» Я в ответ спрашиваю: «Вы, собственно говоря, кто такие и что от нас хотите?» Она с нескрываемым сарказмом ухмыльнулась, велела дочке встать. Я как глянул на нее, так и обомлел, в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Девчонка эта была беременной, хотя, когда она входила, я под платьем живота не заметил. Отец с матерью посмотрели на меня, а я не знаю, что сказать, — я эту чувиху не помню. Этим летом с ней точно не встречался.
Мамаша беременной говорит: «Ваш сын совратил мою девочку. Результат сами видите». Я немного пришел в себя и спросил у ее дочки: «Ты меня ни с кем не путаешь? Я тебя в первый раз вижу!» Мамаша достает из сумочки фотографию: «Что на это скажешь?» На фотке я и еще две девушки. Квартира незнакомая, но это не важно. Главное — я сижу и обнимаю эту беременную дочку. Вернее, еще не беременную, без живота.
Я ее спрашиваю: «Тебя как зовут?» Она — в слезы: «Ты меня уже знать не хочешь, а тогда, в феврале, самой красивой девушкой на свете называл! Обещал любить до конца жизни». Я хотел сказать: «Ты на себя в зеркало посмотри! Я столько водки не выпью, чтобы тебя красавицей называть».
Только я открыл рот, как моя мамочка ахнула и за сердце схватилась. Отец бросился на кухню, вернулся со стаканом воды, накапал в него корвалол, дал матери выпить и говорит: «Давайте спокойно во всем разберемся и тогда решим, нет ли тут ошибки». Беременная вытерла слезы, разом успокоилась и рассказала такую историю.
Ее зовут Снежана. Ее восемнадцать лет, в этом году закончила ПТУ — швеей в ателье работать будет. В феврале она была на каникулах, гуляла по городу с подругой. У этой подруги есть парень — Сергей. От нечего делать они пошли к нему в гости, там познакомились со мной. Я и Сергей распивали водку, больше в квартире никого не было. Девчонки выпили по рюмке, сфотографировались со мной, то-се и остались на ночь. Серега с подругой в одной комнате, я со Снежаной — в другой. Под утро я ее уломал, и она уступила. В первый раз в жизни в интимные отношения вступила. До этого голого мужика только на картинке видела. Врет, конечно, но сейчас уже поздно крыльями махать! Живот у нее реально торчит — шесть месяцев беременности.
— Дальше! — потребовал Воронов. — Каяться в церкви будешь.
— Про февраль — все, больше в этом месяце событий не было. Беременная говорит, что на другой день я уехал в Хабаровск, обещал писать, а сам — ни гу-гу, исчез с горизонта. Она же обо мне все это время помнила, узнала адрес, где живу, и когда живот выпер, то во всем призналась матери, и они пошли ко мне, разборки устраивать. Отец спрашивает: «Так было?» Я отвечаю: «Не помню я этой крали! Не спал я с ней!» Девчонка — снова в слезы, ее мамаша как зарычит: «Тебе этот номер не пройдет! Ты дел наделал, а теперь в кусты? Она твоего ребенка вынашивает, и фотография — тому подтверждение. Если не женишься на ней, то я в суд подам, чтобы тебе алименты присудили, и в школу твою в Хабаровск напишу, чтобы тебя, бесчестного подлеца, покрывать не смели».