Да что там, я ее любила! Так же, как и отступницу Кайе, как и всех других наших несчастных подружек, с которыми мы хлебали дерьмо и сперму столовыми ложками.
И я не имею права… Не имею права…
Хотя нет, если мне станет совсем уж худо, если меня обложат флажками и не оставят выбора, я, конечно, попрошу у Монтесумы политического убежища. И она мне не откажет.
Эта мысль немного успокоила меня, дала точку отсчета. И я принялась размышлять над ее вскользь брошенными словами: «Чтобы перестать считаться убийцей, нужно найти того, кто действительно убил». И чем больше я думала о них, тем более пророческими они мне казались. Вот только с какого конца к ним подойти?
Я заказала у Акопа еще мартини и попыталась уложить в голове события последней недели. Конечно, моя , глупая голова была не самым лучшим местом для каких-либо мыслей, кроме мыслей об оптимальной длине ногтей.
Но попытаться стоило.
Чтобы облегчить себе задачу, я вытащила из сумки ресторанную салфетку с фасоном так понравившегося мне платья, перевернула ее на другую сторону и щелкнула шариковой ручкой. И вывела два имени: «СТАС» и «ОЛЕВ КИВИ».
К этим мертвым деятелям у меня имелась масса вопросов, и я изложила их письменно.
1. Зачем Стасу понадобился Олев Киви?
2. Откуда ему стали известны такие подробности о личной жизни Киви?
3. Почему он был уверен, что Киви клюнет на женщину, отдаленно напоминающую его жену?
4. Почему он выбрал именно меня?
5. Знал ли он, что Олева Киви должны убить?
6. Знал ли он, что ему самому угрожает опасность?
7. Если я не убивала Олева Киви, то кто его убил?
8. Как убийца мог проникнуть в закрытую гостиницу VIP-класса и как выбрался оттуда, не вызывая ничьих подозрений?
9. Кому была необходима смерть Олева Киви?
10. Кому была выгодна смерть Олева Киви?
11. Почему Олева Киви не просто убили, а закололи таким необычным ножом?
12. Алмаз в рукоятке ножа — настоящий или нет? Секунду подумав, я решила, что этот вопрос не относится к существу дела. И продолжила дальше.
13: Почему убили Олева Киви и не тронули меня?
14. Если нож — не просто орудие убийства, а знак, то знак чего?
15. Что случилось с женой Олева Киви?
Поставив последнюю точку, я почувствовала себя опустошенной. Ни на один из вопросов не было ответа. А если они и были, то находились за гранью моего понимания.
Ну почему я такая дура? Почему, вместо того чтобы пойти на юридический или в школу милиции на худой конец, я пригрелась на должности потаскухи и только то и делала, что раздвигала ноги?..
Может быть, действительно, плюнуть на все и дождаться утреннего обхода Монтесумы? Бухнуться ей в ноги и попросить, чтобы меня переправили в Швецию в каком-нибудь из комодных ящиков? Этот орешек мне не по зубам, я не знаю, что делать — ни с первым вопросом, ни с пятнадцатым.
Ни с пятнадцатым.
В память о нем у меня останется фотокарточка Аллы Кодриной периода мартовских теней в Кронштадте…
Неожиданно в куцем лабиринте моих затопленных алкоголем мозгов мелькнула какая-то мысль. Я собрала в кулак остатки воли и ухватилась за нее. Мысль была проста, как резиновая кукла, и в то же время гениальна, как вибратор. Настолько проста и гениальна, что я рассмеялась и подмигнула скучающему бармену Акопу.
Алла Кодрина.
Кое-кто наверняка знает, что с ней произошло, и этот «кое-кто» оставил мне свою визитку. Журналистский отброс Сергей Синенко порывался рассказать мне какую-то душераздирающую историю о покойнице. Он и рассказал бы, если бы не подскочивший к столику Олев Киви. Он и расскажет, если я его об этом попрошу. Нужно только выбрать подходящую форму просьбы.
Сергуня наверняка уже в курсе происшедшего в гостинице, в этом заключается смысл его профессии: кружить над падалью и отщипывать от нее лакомые куски. И мне плевать, что он в курсе, мне это даже на руку. Невинная убийца, пришедшая искать помощи у репортера, — да он удавится только за один намек на подобный сюжет! Эксклюзивное интервью в обмен на информацию, почему бы и нет?
Я воспрянула духом.
Может быть, это и не самый верный, но единственный путь. Если я узнаю, как и почему умерла Алла Кодрина, если получу ответ на пятнадцатый вопрос, то, возможно, получу ответ и на остальные.
Я достала мятую визитку Синенко (просто счастье, что она не потерялась и выжила во всех перипетиях вчерашнего дня!) и внимательно изучила ее содержимое. «Петербургская Аномалия». Отдел расследований. Сергей Синенко. Спецкор». Далее следовал рабочий телефон, который я проигнорировала по причине слишком раннего утра. И адрес, скорее всего — домашний. Адрес выглядел странно. Настолько странно, что мне пришлось перечитать его несколько раз.
«КАНОНЕРСКИЙ О-В. Д. 5. KB. 96».
И все. Никакого намека на улицу.
Я и понятия не имела, где находится Канонерский остров, но надеялась, что расположен он в черте города, а не у берегов Финляндии. Чтобы немедленно убедиться в этом, я попросила у Акопа карту. Спустя двадцать минут карта нашлась у кого-то из стриптизеров, и я углубилась в ее изучение. Канонерский остров действительно существовал — в контексте Морского торгового порта, — но никаких признаков строений на нем не было. К острову вела узкая полоска, под которой стояла надпись «тоннель».
Что ж, отлично. Это и послужит мне ориентиром.
…Когда я вышла из «Бронепоезда», утреннее солнце уже вовсю плавило Петербург. Добравшись до ближайшей станции метро, я скупила все ежедневные газеты, включая «Петербургскую Аномалию», и устроилась с ними на лавочке возле ларьков.
Отображенная в газетных строках действительность превзошла все самые худшие мои ожидания. Заголовки — один безыскуснее другого — терзали мое и без того истерзанное сердце: «Трагедия на Крестовском», «Убит известный виолончелист», «Последняя гастроль Олева Киви», «Реквием по Артисту» и прочая лабуда. События трактовались именно так, как подал их милицейский муж Кайе: неизвестная женщина (в цивильных газетах я выступала в роли обезумевшей от страсти поклонницы, а в желтой прессе, как и положено, в роли «девушки на ночь») покинула номер Олева Киви в 11.45 утра. А в 11.55 пресс-секретарем музыканта Калью Куллемяэ было найдено тело. Ведется следствие и поиск преступницы. Правоохранительные органы рассматривают несколько версий, основная из которых — убийство на бытовой почве.