— Пол-утра жду, когда ты явиться соизволишь, — сердито сказала Риалис. — А теперь пошли!
— Куда…
— Не кудахтай! Пошли. — Она потянула меня за рукав в коридор. Силы ей было не занимать, если бы я осталась на месте, спорю, рукав бы уже весело болтался у нее в руках.
— У меня-то понятно. А тебе зачем? — спросила я ее в спину.
— Ну ты, летунчик, даешь! Не на все подземелья же мне мою жизненную историю орать! — Она заржала.
— И много нас?
— Вот сейчас Алли притащится, и поговорим обо всем, летунчик. И подсчетами займемся.
Она достала ключ, открыла тускло-зеленую дверь, покрытую облупившейся, местами вздутой пузырями краской. В подземельях всегда непроходящая сырость. Мы вошли, Феолески, заскрипев пружинами, устроилась на кровати. Я села рядом.
— И где это мы?
— Летунчик, ты меня просто убиваешь. А догадаться слабо? Щас и парни притащатся.
Никогда раньше не была в комнате Ильдара и сейчас оглядывалась с любопытством. Тщательно застеленная вытертым тускло-коричневым покрывалом кровать, скрипящая от каждого движения, стылый, покрытый облезлым ковром пол, с десяток учебников, сложенных друг на друге в углу. «Некромантия», «Зомби, призраки, гули, неупокоенные», «Темная магия, 4 курс», «Проклятия», «Неупокоенные духи и избавление от них», «Поднятие мертвого», «Темные течения силы» и еще зачем-то «Хиромантия». Пара ни разу не горевших черных свечей, высушенные отрезанные звериные лапки, какие-то черные бусы, ритуальный нож и прочая некромантская гадость горой на столе. Окон, понятное дело, не было, не землей же любоваться, их заменяли дешевые копии знаменитых картин: изображения великих битв, полунагих дев и почему-то одинокого изломанного цветка в вазе. Разряженные магические светильники едва разгоняли темноту, некромант то ли любил таинственный полумрак, то ли просто забыл восполнить запас энергии. По комнате вообще трудно что-то сказать о человеке, особенно о нем, все было чистое, аккуратное, почти безликое. Но казалось, его одиночество, как невидимый, постоянный попутчик, словно все время молчаливо заглядывает через плечо.
Для некромантов жилище — это неприкосновенное личное пространство, хотя немудрено — даже касание человека они воспринимают как нападение. Почти насилие над собой. По-моему, их никогда не обнимали в детстве. В общем, ничего особенного, от некроманта я ожидала большего: склянок с кровью, исписанных зловещими надписями стен. Его комната была даже меньше, чем у нас с Маарой. Небольшая, полутемная, почти кладовка. Я помню, как Леис, знакомая некромантка, как-то призналась, что только в темноте чувствует себя в безопасности. Свернуться клубочком вдалеке ото всех, не видишь ты, не видят тебя. Тьма и спокойное одиночество материнской утробы. Тогда я выслушала ее пьяную теорию про любовь некромантов к склепам и земле с интересом. Помню, мы были настолько нетрезвые, что я даже не испугалась, когда обнаружила, что по комнате плавает последствие чьего-то идиотского эксперимента по вызову духов. Если честно, вначале я просто решила, что допилась.
— Ну? Может, объяснишь?
— Разбежалась, летунчик! Алли вернется и расскажет.
— Алли?
— Эльф. — Она уселась обратно на стул, мечтательно вздохнула: — Учусь я с ним. А ведь какой красавчик. — Еще одна жертва ушастых, а ведь по ней и не скажешь. Куда катится этот мир. Комплименты эльфы собирали с небрежностью, как древние жрецы собирали золотой дождь, льющийся с неба, может, даже позевывая от скуки. — Скажешь, не нравится?
— Не люблю эльфов.
— Да кто их любит? — отмахнулась Феолески и подмигнула: — Но красавчик, согласись.
Я неопределенно дернула плечом. Тема красоты эльфов всегда меня мало занимала, точнее, бесила. Кто они такие и что такого сделали, чтобы я тратила свое время, обсуждая их? Но похоже, пока не сознаюсь в своей тайной страсти, она не отцепится. Расспрашивая об эльфе, боевая магичка все время как-то странно на меня косилась, словно пыталась отследить малейшую реакцию на слова. Или мне просто кажется… или она боится, что я окажусь одной из тех ненормальных, ночующих под комнатами ушастых и пускающих слезы восхищения на поднятый с пола выпавший волос из их перворожденной башки.
— Да ладно тебе. По эльфам все сохнут.
— Да кому он нужен?
— Всему женскому населению Академии и части мужского, — похабно гоготнула она.
— Ну да, эльфам стоило бы ходить с совком, заметать осколки разбитых сердец. Но, по-моему, эльфы некрасивы. Разрез глаз странный, морды узкие, угловатые… — Феолески искренне хохотала, а я неожиданно для себя продолжала высказывать наболевшее: — Волосы длиннее, чем у девчонок, одну пуговицу расстегивают с таким видом, будто всю одежду снимают. Себя считают гораздо красивее, чем другие. Дай им волю, и с зеркалом бы целовались. Ну как в том анекдоте: почему у эльфов голос такой странный, — так всю ночь с зеркалом целовались, язык распух. Это просто людская традиция считать их красивыми, на самом деле если б не знали, что они эльфы, то считали бы их довольно страшными, костлявыми…