Он мгновенно обернулся, испугавшись, что Валентина могла погибнуть, но та лишь с открытым ртом наблюдала за происходящим. Грабитель тоже явно опешил, но он был объят скорее яростью, чем страхом. Нападавший уже потянулся к кинжалу на поясе, когда прозвучал выстрел. Его отбросило назад, и грабитель оказался на земле. Карло с дымящимся пистолем в руках стоял на козлах.
— В карету! В карету! — крикнул слуга, лихорадочно махая рукой.
Никколо по-прежнему чувствовал себя слегка оглушенным, но страх за Валентину заставил его подняться и запрыгнуть в карету. Девушка сидела на лавке, и, судя по ее лицу, она до сих пор не поняла, что же происходит.
Повозка двинулась вперед, и Никколо услышал, как Карло ожесточенно орет на лошадей. Юноша подполз к двери кареты и выглянул наружу. Из леса выбежали еще какие-то люди. На них были широкополые шляпы, а за спиной развевались плащи. Это были разбойники.
— Карло! — громко крикнул он.
Карета по-прежнему двигалась слишком медленно, чтобы оторваться от преследователей.
Никколо заметил направленное на него дуло мушкета. Гибель казалась неизбежной, но боек ударил по кремню с металлическим щелчком — было слишком сыро.
Разбойник, подбежав, ухватился за дверцу кареты и попытался забраться внутрь. Он набросился на Никколо и больно ударил его кулаком в ключицу. От следующего удара юноша уклонился и, замахнувшись, пнул нападавшего в лицо. Послышался отвратительный хруст — видимо, Никколо сломал разбойнику нос. Но нападавший не сдавался. Кровь, стекавшая по губам, придавала его виду что-то демоническое. Никколо в отчаянии потянулся к сундуку под лавкой, лихорадочно пытаясь достать пистоли, но Валентина в этот момент ударила разбойника по лицу «Илиадой». Завопив от боли, раненый схватился за книгу, и Никколо, не медля ни минуты, пнул его в пах. Лицо несчастного исказилось от боли, а Валентина толкнула его книгой в грудь, и разбойник вывалился из кареты.
Лошади набирали скорость. В ночи звучали выстрелы. Что-то глухо ударило в заднюю стенку кареты, и Никколо поспешно закрыл дверь. Запыхавшийся, он сидел на полу, понимая, что они слишком быстро, с учетом плохой погоды и мокрых дорог, несутся в темноте. Лишь через несколько миль юноша понял, что им удалось оторваться от преследователей.
По-прежнему тяжело дыша, он заглянул Валентине в глаза. Девушка побледнела, заметив кровь разбойника на своей одежде, но, несмотря на испуг, улыбнулась Никколо.
— А ты действительно умеешь защищаться, — изумление в ее голосе бальзамом пролилось на душу юноши.
— Я? — с нарочитым удивлением возразил он. — Это же ты прогнала этого негодяя своим Гомером. Никогда не думал, что твое классическое образование может быть столь полезным. Капитолийская волчица гордилась бы тобой, — он замялся, но затем все-таки прибавил: — И я тоже горжусь.
6
— Ну что я тебе говорил, Луи? Это заведение лучшее во всем городе. Мадам Азема порядочная и скромная женщина, а девочки тут не только симпатичные, но и чистые.
Пьяный маркиз Франсуа де Пуйсежур с восторгом указал на ряд полуобнаженных женщин, принимавших соблазнительные позы на небольшом помосте перед потенциальными клиентами.
— Не то что все эти вшивые солдатские шлюхи, да? — громко расхохотался он.
Луи — так он сейчас себя называл — недовольно поморщился при этих словах. Конечно, он понимал, что здесь выставлялся товар на продажу, но ему было неприятно, что маркиз говорит подобным образом в присутствии этих девушек, будто речь шла о выборе аппетитных паштетов. С другой стороны, ничего иного он и не ожидал. С точки зрения Луи, в маркизе де Пуйсежуре совмещались худшие качества аристократии — хитрость, жадность и глупость, да к тому же еще и наглость.
Сделав шаг назад, он взял блондина под руку.
— Все это так, Франсуа, но нам не следует забывать о хороших манерах, не так ли?
Маркиз кивнул, хотя сейчас его скорее интересовали девичьи прелести, чем увещевания спутника.
— Ну что ж, если мы сошлись на этом, то следует сперва поговорить с дамами.
С этими словами Луи галантно снял шляпу и слегка поклонился девушкам. При этом он заговорщицки подмигнул рыженькой красавице, которая привлекла его внимание сразу, когда они вошли в бордель.