— Я хочу видеть ваши права.
Я дал ему их, чувствуя запах человека, близкого к проявлению высокомерия должности. Это была старая игра: «Ты черный, я белый и, кроме того, полицейский».
Он повертел мои права и затем, небрежно нагнувшись к окну, спросил:
— Джон, какая у тебя профессия?
Я рассмеялся. Какая связь профессии с якобы нарушением правил дорожного движения? Предполагалось ли, что род моих занятий скажет ему, достаточно ли у меня денег, чтобы заплатить ему? Позволит ли это ему узнать, что я «правильный» негр, человек с политическими связями, который может задать ему жару? Предполагалось ли, что я безработный и перевожу наркотики, труп или молодых девушек через границу штата? Полицейские и патрульные Америки, в неспешно тянущиеся дни вы всегда можете найти одного-двух негров, странствующих по вашему штату. Украсьте этот день, поступая именно так, как вы делаете.
— Меня зовут, — заорал я, — мистер Уильямс.
Я уверен, что многие копы и патрульные используют фамильярное обращение при разговоре с белыми людьми, но это «Джон» было синонимом «бой». Он вытащил руку из окна, я швырнул ему свои права. Я наблюдал, как он их читает, и думал: «Я не только не являюсь „правильным“ негром, я не только не заплачу тебе, но я в пяти секундах от полного свершения, что означало: в пяти секундах от того, чтобы разбить тебе голову».
Он взглянул поверх бумаги:
— Мистер Уильямс, вы едете со скоростью восемьдесят миль в час. Когда я встретил вас, вы делали восемьдесят две.
— Вы лжец. Я делал семьдесят. Восемьдесят? Возьмите меня и докажите это.
— Мистер Уильямс…
— Я устал слушать всю эту чушь от ваших парней.
— Мистер Уильямс…
— Вы собираетесь нести всю эту чушь до конца.
Проезжая мимо нас, машины замедляли ход. Лицо патрульного стало встревоженным. Да, в гневе я говорил несвязно, но я был готов действовать. Более того, из-за произнесенных мною оскорблений он бы забрал меня, если бы был прав. Вместо этого он повернул к своей машине, а я поехал дальше, делая семьдесят миль в час[255].
Мистер Уильямс получает этот опыт и затем делает его доступным, публикуя в популярном журнале. Драматичный репортаж прекрасно отражает соответствующие события, как это отразила бы кинематографическая или сценическая версия. Мы, читатели, как бы вовлечены в них со стороны, безмятежно удаляясь от того, чем мы живем. То, что для него — состязание характеров, момент истины, для нас — средство помассировать свою мораль.
Каковы бы ни были причины, по которым мы потребляем чужую (замещающую) судьбоносность, социальные функции этого ясны. Достойные люди в судьбоносных обстоятельствах доступны всем нам для идентификации с ними, когда мы захотим отвернуться от своего реального мира. Через эту идентификацию может проясняться и подтверждаться кодекс поведения, утверждаемый в судьбоносной активности, — кодекс, которому слишком накладно или слишком трудно полностью следовать в повседневной жизни. Приобретается система отсчета для оценки повседневных поступков без сопряженных с ней издержек.
Та же фигура для идентификации часто присутствует во всех трех видах судьбоносной активности: опасных задачах, состязании характеров и серьезном действии. Следовательно, нам легко поверить во внутреннюю связь между ними, ведь тот, кого характер ведет к одному из видов судьбоносной активности, сочтет необходимым и желательным участвовать и в двух остальных видах. Легко упустить из внимания, что естественная склонность героя ко всем типам судьбоносности, возможно, присуща не ему, а тем из нас, кто виртуально участвует в его судьбе. Мы формируем и наполняем эти романтические фигуры ради удовлетворения нашей потребности, а нуждаемся мы в экономии — это потребность вступить в замещающий контакт с максимальным количеством оснований для характера за одну и ту же входную цену. Живой индивид, заблуждающийся настолько, что он ищет все мыслимые виды судьбоносности, просто добавляет свою плоть и кровь к тому, что изначально поставлялось в коммерческой упаковке.
Это предполагает, что правила социальной организации могут поддерживаться и сами давать поддержку нашему виртуальному миру образцовой судьбоносности. Следовательно, герой вряд ли будет человеком с улицы:
Представьте себе напряжение нашего морального тезауруса, если бы потребовалось создавать героические мифы о бухгалтерах, программистах и менеджерах по персоналу. Мы предпочитаем ковбоев, детективов, тореадоров и автогонщиков, потому что эти типы олицетворяют достоинства, для воспевания которых наш язык оснащен запасом слов: индивидуальные достижения, подвиги и доблести[256].
256