Она ничего не говорила, но было слышно, как она плачет.
Трубка вяло выскользнула из руки, повисла вверх тормашками на толстом проводе в ребристом чехле серебристой обмотки, глядя тебе в спину черным глазом и немо предостерегая: поберегись! Путь сослепу пролегал наперерез трамвайному кольцу, на котором как раз свершал свое круженье очередной девятнадцатый номер, и наверняка завершился бы под истошно скрежещущим на изгибе рельса стальным колесом, не выдерни тебя кто-то в последний момент из-под тупого рыла трамвая: твою мать, жить надоело? — голос был густ и темен, как у протодиакона, принадлежал он невероятных размеров существу с круглым и мясистым, ветчинного оттенка и качества лицом. Немилосердно встряхнутый за плечи, ты начал приходить в себя и увидел огромного человека в военном кителе, расползающемся на пышном, кисельно трепещущем брюхе. Майорская звезда одиноко и тускло поблескивала в истершемся золотце погона. Он спросил строго: "Ты что, парень, под кайфом?" — а ты ответил: "Меня бросила любимая девушка".
Майор тяжко вздохнул, заношенный китель предсмертно напрягся на безразмерном брюхе, майор ухватил мясистой лапой за локоть и отвел к торцовой стене трехэтажного дома, возле которой в прежние времена стояла напоминавшая безоконный авиационный ангар пивная, обшитая черепично волнистыми листами желтого пластика, — о некогда бушевавших тут, под прокисшим задымленным плоским потолком, страстях напоминал квадрат раскрошенного асфальта да бетонные блоки несущих опор по периметру. Майор воровато оглянулся по сторонам и достал из кармана брюк плоскую бутылку коньяка. "Пей!" — приказал он коротко, и ты отрапортовал: "Есть, товарищ майор", сделал пару глотков, окончательно вернувших к жизни, а потом еще пару и еще, и так вы быстро усидели всю бутылку. У майора фамилия Сизов, он работал неподалеку, в военкомате, брил лбы несчастным призывникам, не сумевшим откосить от армии. Район старый, основной контингент здешних жителей составляют люди преклонного возраста, и оттого у майора Сизова из года в год возникают проблемы с выполнением строгих разнарядок по числу забритых лбов, — рассказывая о своих печалях, майор увлажняющимся после очередного глотка взглядом упирался в твой крепкий лоб, словно прикидывая, насколько тебе пойдет солдатская стрижка "под ноль", и ты сказал, что готов помочь ему в выполнении разнарядок на поставку в вооруженные силы пушечного мяса, а спустя полтора месяца он уже по-братски обнимал тебя в своем насквозь пропитанном казенным запахом кабинете и спрашивал, не прошла ли у меня еще охота помирать. И ты сказал: "Нет!" — а он густо и раскатисто голосом хохотнул: "Помирать, так с музыкой"! — и отечески погладил по голому черепу, и лишь прибыв на место службы ты по достоинству оценил эту его прощальную фразу: он закатал тебя в образцово-показательную десантную дивизию.
Голубке с того самого дня больше не звонил, но втайне надеялся, она узнает об отчаянном поступке, все поймет, приедет в часть, падет на колени и зальется слезами: прости меня, если сможешь! — однако она не приехала, даже когда во время прыжков с парашютом ты сломал себе лодыжку и месяц валялся в госпитале, вот разве что она прислала через полтора года — уже пошел счет дней до приказа — весточку. Собственно, никакого письма в привычном смысле слова не было — в конверт вложена кодаковская карточка, на которой Голубка в бирюзовом воздушном Платье стоит на фоне нездешнего субтропического дерева, формой напоминавшего кипарис, а на заднем плане, в разрывах буйной сочной зелени, маячат вычурные контуры белостенного особняка с пышным и типично дворцовым парадным крыльцом, на одном из парапетов которого отдыхает меланхоличный мраморный лев с несвойственной для его рода добродушной физиономией. "Теперь это мое гнездо!" — сообщала надпись на обороте фотографии, однако место его нахождения так и осталось загадкой: письмо пришло на московский адрес, и в часть карточку переслала соседка по лестничной площадке. В сопроводительной записке она сообщила, что письмо по ошибке бросили в ее почтовый ящик.