Пальцы сами сложились в кольцо, сунулись в рот, Анжела усмехнулась — откуда ей было знать, что в ответ на тонкий свист Голубка впорхнула в ванную и уселась на хромированную ветвь вешалки для полотенец.
— Хочешь, чтобы я тебе дала? — на заячьих губах Анжелы (верхняя чуть вздернута) вспухла слабая, усталая улыбка.
— Хорошая мысль, — кивнул я, протягивая руку и касаясь ее влажного бархата. — Дай мне. Прямо сейчас и здесь. Рублей сто, а лучше двести.
— Сукин ты сын, — беззлобно фыркнув, повторила она и чуть расставила ноги, открывая простор моей руке.
Однако в этот момент на кухне ожил телефон.
Я скрепя сердце покинул ванную, снял трубку и, привычно нагрузив голос сумрачно торжественной интонацией, произнес:
— Здравствуйте. Поверьте, я искренне скорблю вместе с вами. Наше бюро ритуальных услуг сделает все, чтобы облегчить тяжесть понесенной вами утраты.
На том конце провода возникла пауза, потом послышался просеянный хрипотцой голос Люки:
— Ага, ты вернулся, сукин сын.
Я подумал о том, что если две разные женщины, не сговариваясь, в течение трех минут трижды сочли возможным приласкать меня таким нежным обращением, то, вполне возможно, я и вправду сукин сын.
— Подъезжай, — перешла Люка на деловой тон. — Есть дела.
— Ага, — кивнул я. — Сейчас, только натяну штаны.
— Это как раз не обязательно.
— Почему? — спросил я, косясь на Анжелу, которая возникла на пороге кухни и, промакивая груди вафельным полотенцем, выжидательно смотрела на меня.
— Да все равно их придется снимать, — хохотнула Люка.
— Вон как... И почему?
— Потому что я собираюсь оторвать тебе яйца.
Подожди немного... Мне надо собраться с мыслями. — Я скособочился, прижав телефонную трубку к уху плечом, и простер руки в направлении Анжелы, которая в ответ на мой жест провела кончиком языка по верхней губе.
Пока длилось это движение ее острого язычка, полотенце медленно выскальзывало из ее руки и наконец опустилось, окутав щиколотки мягким чехлом. Вышагнув из него, она, приблизившись к столу, к которому я прислонялся, наклонилась и окунула свои мягкие податливые груди в мои ладони с тем, как видно, расчетом, чтобы я мог почувствовать их спелую тяжесть.
Ее руки тем временем разобрались с узлом, стягивавшим простыню на моем бедре, и я почувствовал прикосновение ее язычка к груди. Вычерчивая им витиеватый, слегка влажный рисунок, Анжела начала опускаться на колени.
— Ну как, собрался с мыслями? — сухо осведомилась Люка.
Я отозвался нечленораздельным мычанием, потому что в этот момент язычок Анжелы добрался до цели и губы ее распахнулись.
— Ах вон что... — понимающе процедила сквозь зубы Люка. — Ты там с этой своей профурой. Говорить можешь?
— Да вроде да, — заметил я, опуская руку на затылок Анжелы.
— Значит, с профурой, — вздохнула Люка.
— Да брось ты. Она просто занимается бизнесом — точно так же, как и ты. Бизнес есть бизнес.
— Угу. Видала я этот бизнес... — Она хрипло хохотнула. — В киношке под названием "Глубокая глотка". Я угадала?
Я в который уже раз поразился проницательности Люки.
— Надо же впасть в грех напоследок. Учитывая твое обещание.
— Вообще-то не мешало бы... — Голос Люки изменился. — Но это подождет. Когда закончишь со своей профурой, приезжай. Я же говорила, есть кое-какие дела.
Что-то в ее тоне меня насторожило.
— Ты уверена, что это именно дела, а не очередная накладка — ну, вроде той, что была в прошлом месяце?
В прошлом месяце Соня, наш новый менеджер, славная девочка, но пока слишком мало смыслящая в похоронных делах, заказала и проплатила в православной церкви церемонию отпевания, не обратив внимания на то, что, согласно документам, усопший носил звучное имя Лечо Арсанов, а обрести вечный покой он собирался на Даниловском кладбище, где хоронят мусульман. Разумеется, Лечо правоверным и оказался, а Люке пришлось в пожарном порядке исправлять Сонину оплошность.
— Нет... — после долгой паузы задумчиво протянула Люка. — Тут именно какие-то дела. С одним из заказов. Я задницей чую. Ты же знаешь, какая у меня задница.