Наверняка так: это опытная кукушка, профессиональная — в этом был случай убедиться там, в Строгино, где в чаще кустарника остался лежать Боря, и потом на дачной аллее, где во лбу Малька вспух кровавый бутон, — она подлетит на место загодя, усядется на свою укромную, надежно укрытую от посторонних глаз зеленью ветвь, затаится, не дыша, не двигаясь и с неподвижной кроной дерева сливаясь, и терпеливо станет ждать удобного момента, чтобы нажать на крючок спуска.
В пространстве Николо-Архангельского кладбища я ориентировался неплохо, участок располагался в старой его части, куда можно было добраться, держась левее основной территории, в старом лесу, сквозь который неторопливо пробиралась лента выщербленного асфальта, подтекавшего к тупику, откуда гробы к дальним могилам приходилась таскать на руках, пробираясь узкими тропами между плотно стоявших оград.
Раскрошенная тень от крон обступавших дорогу старых вязов сонно шевелилась на асфальте, я медленно брел вперед, чутко прислушиваясь к голосам и шорохам старого кладбища, не столько зрением, сколько, наверное, поверхностью кожи улавливая малейшие колебания в сладковато пахнущем кладбищем желтом воздухе, блуждавшем меж стволов и сонно облизывающем пыльный камень надгробий, и отметил про себя, что справа от дороги, в глубине леса, бродит какой-то человек, за зеленью кустов невидимый.
Он показался на мгновение и растворился, но боковое зрение успело срисовать очерк его фигуры и отложить его в память.
На тупиковой полянке ковырялась в земле парочка сонных землекопов в тотально вылинявших клетчатых рубахах: выворачивая наизнанку рыжее нутро глинистой почвы по периметру могильной ямы, они явно не торопились, хотя верхний край ямы доходил им разве что до колен.
— Ничего, успеется, — буркнул один из них, уловив мой интерес к их трудам.
— До двух?
— Ага, до двух. Еще есть время. Успеется.
— Генерал? — спросил я.
— Да хоть маршал, — смачно сплюнул он. — Все там будем.
— Это точно.
Я повертел головой, оглядывая окрестности. Могила на самом краю полянки, траурный кортеж встанет на дороге, далеко нести гроб не придется — уже легче.
И участникам траурной церемонии легче, и той кукушке, которая засядет где-то неподалеку, дожидаясь удобного момента, чтоб прокуковать свою короткую песенку. Деревья расступались в этом месте, словно отшатываясь от сетчатой ограды территории, за которой громоздилось несколько, мусорных куч. За ними — пологая плошка высохшего болотца, его дальний край довольно круто взбирается на пригорок, поросший чахлым кустарником.
Я прикинул расстояние до загривка холма — метров пятьсот. Идеально. Сектор обстрела узок, но совершенно чист: тупиковая полянка лежит перед тобой как на ладони.
— А что там? — спросил я, указывая на взгорок.
— Ничего, — сказал землекоп. — Родные просторы — поле, грунтовая дорога. Она ведет к гранильной мастерской.
— Идеально, — опять подумал я вслух.
Сказал свое заветное "ку-ку", собрал вещички, сел в машину и уехал. И даже будет время, чтобы сделать напоследок пару затяжек с чувством исполненного долга: пока народ очухается, пока поймет" что произошло... А определить, откуда стреляли, и вовсе смогут разве что менты, которые подтянутся на место в лучшем случае через час.
Осмотр пригорка окончательно развеял сомнения: стрелок расположится именно здесь, скорее всего слева от куста бузины.
— Что-то людей не видать, — сказал я, вернувшись к могиле и окинув взглядом пространство старого участка.
— Да сюда вообще редко кто забредает, — пожал плечами землекоп. — И потом, будний день. Работают люди.
— Да, работают, — кивнул я. — Но не все.
Перед глазами встал смутный очерк той фигуры, которую я видел в старом лесу по дороге сюда, и мне стало не по себе.
Далеко от места, в котором я его заметил, он не ушел: стоял, подняв голову, и прислушивался к беспокойному вороньему крику, осыпавшемуся с высокой кроны старого тополя, потом вздохнул, прошел за крашенную серебрянкой ограду, постоял у могильного камня, сдернул с плеча сумку, извлек из нее бутылку водки, какую-то завернутую в вощеную бумагу закуску, наполнил шкалик, опять тяжело вздохнул и выпил.
Наверное, он был настолько погружен в себя, что не слышал, как я подошел, а может быть, просто не подал вида.
— Здравствуй, Малахов, — сказал я.
— Здравствуй. — Он коротко глянул на меня через плечо и кивнул. — Заходи.
Я прошел за ограду, сел на узкую лавочку у металлического столика и уставился перед собой, стараясь не глядеть на могильный камень, в серое ноле которого был впаян овал портрета.