Хаммль откашлялся и как будто задумался всерьез над этим вопросом.
— Нет, у меня никаких нет, — признался он наконец. — Совершенно никаких. Но, разумеется, никогда нельзя поручиться — самый незначительный факт может получить серьезное значение, если о нем хорошенько подумать. Что касается меня самого, то я еще недостаточно обдумал различные подходы к этой теме.
— Конечно, — согласился Вэнс. — Но было достаточно времени для серьезных мыслей о положении. Но я думаю, что какая-нибудь черта отношений между различными людьми, собравшимися сегодня здесь, — я предполагаю, что вы хорошо знакомы с ними всеми — могла бы внушить вам какие-нибудь соображения.
— Все, что я могу рассказать, — ответил Хаммль, тщательно взвешивая свои слова, — это, что среди собравшихся было немало взаимно враждебных элементов, иначе сказать, получалась любопытная комбинация. О, ничего преступного, — он помахал рукой — я хотел бы, чтобы вы это поняли, но имелись те или иные комбинации, которые могли повести — к чему угодно.
— Например, к убийству?
Хаммль нахмурился.
— Знаете, убийство — очень серьезное дело. Однако, мистер Вэнс, поверьте моим словам, я говорю вполне серьезно — я не считаю никого из присутствующих совершенно исключенным, когда речь идет об убийстве. Нет, клянусь Богом!
— Это замечательное утверждение, — сказал Вэнс, — но я рад знать ваше мнение. Я его обдумаю. Кстати, не показалось ли вам что-нибудь неправильным в том, как Гарден в последнюю минуту поместил крупную ставку Свифта на Хладнокровие?
Лицо Хаммля приняло странное выражение. Потом, не выдерживая взгляда Вэнса, он криво улыбнулся.
— Зачем это отрицать? — ответил он, — помещение этой ставки было не только неправильным — оно было в сущности невозможным!.. Я не знаю ни одного букмекера в Нью-Йорке, который бы взял на себя такую сумму, не имея времени хоть немного перестраховаться. Хотел бы я видеть этого Ханникса, который подводит свои итоги в последний момент и вдруг получает такую бомбу! Вся эта история мне показалась довольно-таки странной. Не понимаю, чего хотел Гарден.
Вэнс наклонился вперед и, прищурив глава, прямо посмотрел на Хаммля.
— Это может иметь определенное отношение к положению, создавшемуся сегодня днем, и я очень хотел бы знать, почему вы об этом не упомянули.
Короткое мгновение Хаммль казался смущенным, но почти тотчас же он откинулся на кресла с самодовольным видом и развел руками:
— К чему мне было запутываться в это? — спросил он с циничным добродушием. — Я никогда не любил вмешиваться в дела других людей. У меня достаточно собственных забот.
— Возможна и такая точка зрения на жизнь, — сказал Вэнс, — и она имеет свои преимущества, — он поглядел на кончик своей папиросы и спросил: — А как же, ваша скромность позволит вам что-нибудь сказать мне про Зелию Грэм?
Хаммль оживился:
— А! — сказал он, покачав головой, — Да, об этом стоит подумать. Эта девушка открывает широкие возможности. Может быть, вы на правильном следу. Ее вполне можно заподозрить в убийстве. Вообще, за женщину никогда не поручишься. А когда начнешь соображать, — ведь стрельба-то произошла в то время, когда ее не было в комнате. Она тоже хороший стрелок из револьвера. Я помню, как она раз приезжала в мое имение на Лонг-Айланд — она долго практиковалась в стрельбе в цель. О, она оружие знает так же хорошо, как другие женщины знают шляпы. И она такая же необузданная, как лошадь-двухлетка у своего первого барьера.
Вэнс кивнул и ждал дальнейшего.
— Не думайте хотя бы на минуту, — продолжал Хаммль, — будто я намекаю, что она имеет какое-нибудь отношение к смерти Свифта. Совершенно нет. Но упоминание ее имени заставило меня задуматься.
Вэнс встал, заглушая зевоту.
— Совершенно очевидно, — сказал он, — что вы не склонны вдаваться в подробности. Я, со своей стороны, не интересуюсь общими соображениями. Впоследствии, может быть, нам понадобится еще поговорить с вами. Где вас можно застать, если это понадобится?
— Если мне разрешат уйти, я немедленно вернусь на Лонг-Айланд, — сказал Хаммль, глядя на часы. — Это все, что вам угодно в данную минуту?
— Все, благодарю вас.
Хаммль снова поглядел на часы, поколебался на мгновение и ушел.
— Неприятный человек, — сказал Вэнс, когда Хаммль удалился. — Совсем неприятный человек. Как вы заметили, по его мнению, каждый подходит к роли убийцы. Каждый, кроме него самого, разумеется. А этот невероятный жилет, а толстые подошвы башмаков! А это невыглаженное платье! О, очень небрежен и спортивен, истый англичанин. Как бы носит форму помещика, любителя лошадей и собак. Право, эти животные заслуживают лучших товарищей.