— Я уже выпил их четыре, — уныло ответил Гарден, опускаясь в кресло. Но почти в ту же минуту он вскочил снова. Он показал пальцем на Вэнса, и глаза его наполнились ужасом и мольбой. — Ради Бога, — воскликнул он, — вы должны найти истину! Иначе мне придется плохо. Я вчера выходил из комнаты с Вуди, я не поместил его ставку, потом мать обвиняла меня, грозила изменить завещание, вы должны выяснить, кто виновен…
Пока он говорил, зазвонил звонок у двери, и Хис появился в передней.
— Конечно, мы должны выяснить, — зазвучал воинственный голос сержанта из передней. — И вам не очень хорошо придется, когда мы это сделаем.
Вэнс быстро повернулся.
— Послушайте, сержант, поменьше живости, пожалуйста! Едва ли сейчас для этого время. Слишком ранний час, — он повернулся к Гардену и, положив ему руку на плечо, стал уговаривать его сесть в кресло. — Прибодритесь, — говорил он, — нам нужна ваша помощь, и если вы впадете в истерику, — от вас толку не будет.
— Но разве вы не видите, как скверно обстоит мое дело? — протестовал Гарден.
— Не вы один в это дело замешаны, — спокойно ответил Вэнс и повернулся к Зиферту. — Я полагаю, доктор, что нам надо иметь маленький разговор. Может быть, нам кое-что удастся выяснить насчет смерти вашей пациентки. Не хотите ли пройти в верхний кабинет?
Когда мы выходили в переднюю, я оглянулся. Молодой Гарден смотрел нам вслед жестким решительным взглядом. Профессор не пошевелился и как будто не обращал никакого внимания на наши передвижения.
В верхнем кабинете Вэнс перешел прямо к делу.
— Доктор, настало время быть совершенно откровенными друг с другом. Обычные условные соображения вашей профессии должны быть временно отставлены. Тут дело гораздо более серьезно, и оно требует более серьезного отношения, чем обычная связь между доктором и пациентом. Поэтому я буду с вами совершенно откровенным и надеюсь, что вы ответите мне тем же. Зиферт, севший около двери, с некоторой тревогой посмотрел на Вэнса.
— Очень, сожалею, но я не вполне понимаю, что вы хотите сказать, — заметил он с самой изысканной вежливостью.
— Я хочу сказать, — хладнокровно ответил Вэнс, — что я вполне убежден, что это вы передали мне анонимное телефонное послание в пятницу вечером.
Зиферт слегка поднял брови.
— Вот как? Это очень интересно.
— Не только интересно, — протянул Вэнс, — но это правда. Откуда я это знаю, сейчас для вас не имеет значения. Я только прошу вас это признать и соответственно действовать. Этот факт имеет прямое отношение к этому трагическому делу. И если вы нам не поможете откровенным заявлением, то может совершиться серьезная несправедливость — несправедливость, которую нельзя оправдать никаким кодексом врачебной этики.
Зиферт некоторое время колебался. Он отвел глаза в сторону и задумчиво поглядел в окно, выходившее на восток.
— Предположим на минуту, — сказал он, — что это я вам телефонировал в пятницу вечером. Что из этого следует?
Вэнс наблюдал за ним со слабой улыбкой.
— Могло бы быть, знаете, — сказал он, — что вы были осведомлены о положении вещей в этом доме и что у вас было подозрение или, скажем, опасение какой-нибудь трагедии. Я вполне оценил значение этого послания, доктор, как вы этого и хотели. Потому-то я и оказался здесь вчера днем. Ваша ссылка на Энеиду и упоминание слова «хладнокровие» не ускользнули от моего внимания. Я, однако, должен сказать, что ваш совет — заняться радиоактивным натрием — был для меня не вполне ясен, хотя я думаю, что теперь у меня есть ясное представление о том, на что вы намекали. Однако ваше послание содержало некоторые более глубокие намеки. И теперь время, я думаю, подойти к этому с полной откровенностью.
Зиферт перевел глаза на Вэнса, долго глядел на него, потом повернулся к окну. Через минуту-другую он встал, заложил руки за спину и стал ходить по комнате. С озабоченным видом он смотрел вдаль за Гудзон. Потом он остановился и, кивнув, как бы отвечая на какой-то мысленный вопрос, заговорил:
— Да, я передал вам это послание. Может быть, это не вполне соответствовало моим принципам, так как я почти не сомневался в том, что вы это поймете и что вы угадаете, что именно я хотел бы передать. Но я понимаю, что сейчас не выйдет ничего хорошего, если я не буду с вами откровенным. Положение в этом доме тревожило меня уже давно, а в последнее время я ощущал близость катастрофы. Все факторы как будто вели к этому последнему взрыву. Я это так сильно ощущал, что не мог удержаться от желания послать вам это анонимное предупреждение в надежде, что эти туманные намеки позволят вам предотвратить беду.