Здание не представляло большого интереса для постороннего наблюдателя, если б даже я и был расположен внимательно его осматривать; четыре его фасада были различны по архитектуре и своими решетчатыми окнами с каменными наличниками, своими выступающими башенками и массивными архитравами напоминали внутренний вид монастыря или какого-нибудь старого и не слишком блистательного оксфордского колледжа. Я пробовал вызвать слугу, но долгое время никто не являлся, и это казалось тем более досадным, что я был явно предметом любопытства для нескольких слуг и служанок, которые выглядывали из всех окон, — высунут голову и тотчас втянут назад, точно кролики в садке, прежде чем я успевал обратиться непосредственно к кому-либо из них. Но вот, наконец, вернулись егеря и собаки, и это меня выручило: я, хоть и не без труда, заставил всё же одного олуха принять лошадей, а другого бестолкового парня проводить меня в апартаменты сэра Гильдебранда. Эту услугу он оказал мне с грацией и готовностью крестьянина, принуждаемого выполнять роль проводника при отряде вражеской разведки; подобным же образом и я вынужден был следить в оба, чтоб он не дезертировал, бросив меня в лабиринте низких сводчатых коридоров, которые вели в Каменный зал, где мне суждено было предстать пред моим дядей.
Наконец мы добрались до длинной комнаты с каменным полом и сводчатым потолком, где стоял целый ряд уже накрытых к обеду дубовых столов, таких тяжелых, что не сдвинуть с места. Этот почтенный зал, видевший пиршества нескольких поколений Осбальдистонов, свидетельствовал также и об их охотничьих подвигах. Большие оленьи рога — быть может, трофеи славной «Охоты в Чивиотских горах»[49] — висели по стенам, а между ними чучела барсуков, выдр, куниц и других зверей. Среди старых разбитых доспехов, служивших, возможно, в боях с шотландцами, находились более здесь ценимые орудия лесных сражений — самострелы, ружья всех систем и конструкций, сети, лёски, гарпуны, рогатины и множество других хитроумных приспособлений для поимки или убиения дичи. С немногих старых картин, побуревших от дыма, забрызганных мартовским пивом, смотрели рыцари и дамы, в свое время, несомненно, пользовавшиеся славой и почетом: бородатые рыцари грозно хмурились из-под огромных париков; дамы изо всех сил старались принять изящный вид, любуясь розой, которую небрежно держали в руке.
Только что успел я оглядеться в этой обстановке, как в зал с шумом и гомоном ворвалось человек двенадцать слуг в синих ливреях; они больше, казалось, старались наставлять друг друга, чем выполнять свои обязанности. Одни подкидывали дрова в огонь, который ревел, полыхал и вздымал клубы дыма в огромной печи с такою большой топкой, что под ее просторным сводом примостилась каменная скамья; по карнизу же ее лепились, наподобие доски камина, тяжелые архитектурные украшения: геральдические чудовища, вызванные к жизни резцом какого-нибудь нортумберлендского ваятеля, щерились и выгибали спины в красном песчанике, ныне отполированном дымом столетий. Другие из этих старозаветных прислужников тащили громадные дымящиеся блюда, на которых горой лежали сытные кушанья; третьи несли бокалы, графины, бутылки, даже бочонки с напитками. Все они топотали, спотыкались друг о друга, сновали, толкались, падали, точно нарочно стараясь с наибольшей суетой сделать как можно меньше дела. Когда, наконец, после многообразных усилий обед был подан, «нестройный глас людей и псов», щелканье арапников (долженствовавшее устрашить последних), громкий говор, шаги, отбиваемые тяжелыми сапогами на толстых каблуках, громоподобные, как поступь статуи в «Festin de Pierre»,[50] возвестили о прибытии тех, ради кого совершены были приготовления. С наступлением критической минуты суматоха среди слуг не только не уменьшилась, но даже увеличилась, — одни поторапливали, другие кричали, что надо подождать; те увещевали расступиться и очистить дорогу сэру Гильдебранду и молодым сквайрам, эти, напротив, звали стать цепью вокруг стола и загородить дорогу; те орали, что нужно открыть, эти — что лучше закрыть двустворчатую дверь, соединявшую зал, как я узнал позднее, с соседним помещением — чем-то вроде галлереи, отделанной черной панелью. Дверь, наконец, распахнулась, и в зал ворвались псы и люди — восемь гончих, капеллан, деревенский лекарь, шесть моих двоюродных братьев и мой дядя.
49
«Охота в Чивиотских горах» — название старинной англо-шотландской баллады. Здесь — в смысле «богатырская охота».