Глава VI
Идут, идут! Трясется свод
От грома голосов. И вот —
Обличием многообразны,
В кирасах, разных, в шлемах разных
Шагают, полные гордыни и соблазна.
Если сэр Гильдебранд Осбальдистон не спешил приветствовать своего племянника, о приезде которого его, несомненно, давно известили, он мог сослаться в свое оправдание на важные причины.
— Я бы вышел к тебе раньше, дружок, — воскликнул он, сердечно со мною поздоровавшись и крепко пожав мне руку, — но должен был сперва присмотреть, как загоняют собак. Добро пожаловать в Осбальдистон-Холл! Знакомься со своими двоюродными братьями: это — Перси, это — Торни, это — Джон; а это — Дик, Уилфред и… стой, где ж Рэшли? Ага, вот и он! Отодвинь-ка, Торни, свое длинное туловище и дай поглядеть на брата. Изволь — твой двоюродный брат Рэшли. Итак, твой отец вспомнил, наконец, о старом замке и о старом сэре Гильдебранде — что ж, лучше поздно, чем никогда. Добро пожаловать, дружок, вот и всё… Но где ж моя маленькая Ди? Ага, вот она идет. Это моя племянница. Ди — дочь моего шурина, самая красивая девушка у нас на севере, — кого ни взять, ни одна здесь с нею не сравнится. Ну, а теперь за стол, пока не простыло жаркое.
Чтобы составить представление о лице, произнесшем эту речь, вы должны вообразить себе, мой милый Трешам, человека лет шестидесяти, в охотничьем кафтане, некогда богато расшитом, но утратившем свой блеск в ноябрьских и декабрьских бурях. Сэр Гильдебранд, несмотря на резкость его теперешних манер, вращался в былые годы при дворе и живал в королевском лагере; до революции он занимал высокую должность при армии, стоявшей под Гаунслоу-Гитом, а затем, очевидно, как католик, получил титул «сэра» от несчастного, окруженного дурными советниками Якова II. Но мечты сэра Гильдебранда о дальнейшем продвижении, если и были они у него, угасли при перевороте, свергнувшем его покровителя с престола, и с той поры он жил уединенной жизнью в родовом поместье. При своем деревенском облике сэр Гильдебранд во многом сохранил черты джентльмена, и среди своих сыновей он выделялся, как обломок коринфской колонны — пусть обитой и замшелой — среди неотесанных каменных глыб в Стонхендже[52]или в другом каком-нибудь друидическом храме. Сыновья и впрямь похожи были на тяжелые неотесанные глыбы. Высокие, крепкие, благообразные, все пятеро старших, казалось, были лишены как прометеевой искры ума, так и внешнего изящества и лоска, которые у воспитанного человека скрадывают иногда недостаток умственного развития. Казалось, самыми ценными их нравственными качествами были благодушие и довольство своей жизнью, отражавшиеся в их тяжелых чертах, и всё честолюбие их было направлено к утверждению своей славы искусных звероловов. По внешнему виду силач Персиваль, силач Торнклиф, силачи Джон, Ричард и Уилфред Осбальдистоны не более рознились между собою, чем, по свидетельству поэта, силач Гиас и силач Клоант.[53]
Зато, создавая Рэшли Осбальдистона, госпожа природа пожелала, видно, вознаградить себя за такое однообразие, столь несвойственное ее творениям: лицом и манерами, а также, как я узнал впоследствии, характером и дарованиями он был до странности непохож не только на своих братьев, но и на большинство людей, каких знавал я до той поры. Если Перси, Горни и компания поочередно кивали головой, ухмылялись и выдвигали скорее плечо, чем руку, по мере того как отец представлял их новому родственнику, — Рэшли выступил вперед и приветствовал мое прибытие в старый замок Осбальдистонов со всей учтивостью светского человека. Внешность не располагала в его пользу. Он был мал ростом, тогда как братья его казались потомками Енака;[54] и в то время как они отличались редкой статностью, Рэшли, при большой физической силе, был кособок, голова сидела у него на короткой бычьей шее, и вследствие повреждения, полученного в раннем детстве, в его походке чувствовалась какая-то неправильность, столь похожая на хромоту, что это, как подозревали многие, служило прямым препятствием к его посвящению в сан: римско-католическая церковь, как известно, не допускает в ряды своего духовенства людей, страдающих телесными недостатками. Другие, однако, приписывали этот недочет просто плохой выправке и утверждали, что это не могло помешать младшему Осбальдистону сделаться священником.