Прогуливаясь, я набрел на садовника, усердно исполнявшего свою вечернюю работу, и, остановившись поглядеть, что он делает, обратился к нему с приветом:
— Добрый вечер, приятель.
— Добрый вечер, добрый вечер, — отозвался садовник, не поднимая глаз, и выговор сразу выдал его шотландское происхождение.
— Прекрасная погода для вашей работы, приятель.
— Жаловаться особенно не приходится, — ответил он с той сдержанной похвалой, с какой обычно садовники и земледельцы отзываются о самой хорошей погоде. Подняв затем голову, чтобы видеть, кто с ним говорит, он почтительно дотронулся до своей шотландской шапочки и сказал:
— Господи помилуй, глазам своим не поверишь, как увидишь в нашем саду в такую позднюю пору шитый золотом джейстикор.[59]
— Шитый золотом… как вы сказали, дружок?
— Ну да, джейстикор. Это значит кафтанчик вроде вашего. У здешних господ другой обычай — им бы скорей распоясаться, чтобы дать побольше места говядине да жирным пуддингам, ну и, разумеется, вину: так тут принято вместо вечернего чтения — по эту сторону границы.
— В вашей стране не повеселишься, приятель, — отвечал я, — нет у вас изобилия, нет и соблазна засиживаться за столом.
— Эх, сэр, не знаете вы Шотландию; за продовольствием дело б не стало — у нас вдосталь самой лучшей рыбы, и мяса, и птицы, уже не говоря о луке, редисе, репе и прочих овощах. Но мы блюдем меру и обычай, мы не позволим себе обжираться; а здесь, что слуги, что господа, — знай набивают брюхо с утра до ночи. Даже в постные дни… Они это называют поститься! Возами везут им по сухопутью морскую рыбу из Хартльпуля, из Сандерленда да прихватят мимоездом форелей, лососины, семги и всего прочего, — самый пост обращается в излишества и мерзость. А все эти гнусные мессы и заутрени — сколько ввели они во грех несчастных обманутых душ!.. Но мне не след так о них говорить, ведь и ваша честь, надо думать, из католиков, как и все они тут?
— Ошибаетесь, друг мой, я воспитан в пресвитерианской вере, точнее сказать — я диссидент.
— Ежели так, позвольте протянуть вашей чести руку, как собрату, — торжественно проговорил садовник, и лицо его озарилось радостью, какую только могли выразить его суровые черты; и, как будто желая на деле доказать мне свою благосклонность, он извлек из кармана громадную роговую табакерку — муль, как он ее называл, — и с широкой дружеской улыбкой предложил мне понюшку.
Поблагодарив за любезность, я спросил, давно ли он служит в Осбальдистон-Холле.
— Я сражаюсь с дикими зверями Эфеса, — ответил он, подняв глаза на замок, — вот уж добрых двадцать четыре года; это верно, как то, что меня зовут Эндру Ферсервис.[60]
— Но, любезнейший Эндру Ферсервис, если для вашей веры и для вашей воздержанности так оскорбительны обычаи католической церкви и южного гостеприимства, вы, кажется мне, подвергали себя все эти годы напрасным терзаниям; разве вы не могли бы найти службу где-нибудь, где меньше едят и где исповедуется более правильная религия? Вы, я уверен, искусны в своем деле и легко нашли бы для себя более подходящее место.
— Не к лицу мне говорить о своем уменье, — сказал Эндру, с явным самодовольством кинув взгляд вокруг, — но, спору нет, в садоводстве я кое-что смыслю, раз я вырос в приходе Дрипдейли, где выращивают под стеклом брюссельскую капусту и в марте месяце варят суп из парниковой крапивы. По правде говоря, я двадцать с лишним лет в начале каждого месяца собираюсь уходить; но как подходит срок — смотришь, надо что-нибудь сеять, либо косить, либо убирать, — и хочется самому приглядеть за посевом, за косьбой, за уборкой; не заметишь, как год пройдет, — и так вот остаешься из году в год на службе. Я бы сказал наверняка, что уйду в феврале, но я так же твердо говорю это вот уж двадцать четыре года, а сам и до сих пор копаю здесь землю. А кроме того, уж признаюсь по совести вашей чести: ни разу что-то не предложили бедному Эндру лучшего места. Но я был бы очень обязан вашей чести, если бы вы определили меня куда-нибудь, где бы можно было послушать правильную церковную службу и где бы мне дали домик, лужок для коровы, да клочок земли под огород, да жалованья положили бы фунтов десять, не меньше, да где бы не наезжали из города разные мадамы считать поштучно каждое яблоко…