Мы съезжаем с мощеной дороги и теряем из виду наше нежелательное полицейское сопровождение, которое после трудных переговоров все же соглашается дальше нас не сопровождать. Мы петляем по сухим рыжим земляным дорожкам, которые вьются вверх-вниз по холмам, на которых разбросаны хижины. По прибытии Роб сразу начинает дружески болтать с братьями, спрашивать их про футбол — а это международный язык всех мужчин, общая тема. Спрашивает, сколько им лет. Мбонисени — 18 лет, а Млунгиси — 14. (У них есть две сестры, Балунгиле и Кхетиве, девяти и шести лет.)
«А мне вот 32, и это много, очень много, — рассказывает он им. — Я певец из Англии».
Так они болтают некоторое время, пока их не перебивают люди из ЮНИСЕФ — у нас тут важное дело, ради которого, разумеется, Роб и приехал. Они просят детей рассказать, как и когда умерли родители и что после этого происходило. Это, без сомнения, необходимо, но и создает напряженную обстановку. Возможно, Роб и его окружение привыкли к недостатку такта и неуместным вопросам, присущим индустрии развлечений, но сложно было представить, что в мире благотворительности и гуманитарной помощи происходит то же самое. Но вот иногда противоречия себя проявляют слишком уж ярко и откровенно. И уже несколько минут спустя Роба снимают на могилах родителей — несколько минут ходьбы, простые могилки, ничем не украшенные. На камеру Роб рассказывает о беде семьи Зонди и о том, как ЮНИСЕФ помог сиротам. К этому моменту вокруг нас уже собралась внушительная толпа, по большей части состоящая из местных детей, с которыми Роб поиграл в футбол и которых эти неожиданные гастроли обрадовали неимоверно. Но их прекрасное настроение — это совсем не то, что сейчас требуется.
«Ребят, извиняюсь, — говорит оператор, — но у меня смех ваш пишется».
Роба передернуло: «Да уж, вы, пожалуйста, горюйте».
Вернувшись в дом, Роб присаживается с четырьмя детьми. Млунгиси водит пальцем по татуировкам Робби — они его явно привлекают. Его палец останавливается на одном портрете.
«Это мой дедушка», — объясняет Робби.
«Любишь его?»
«А как же. Очень!»
Он показывает на картинку на левом плече: «А это вот из Новой Зеландии, тут молитва маори написана, она меня и семью мою защищает». Он рассказывает Млунгиси про другие — стаффордский узел на тыльной стороне правой руки («мой родной город»), чуть ниже левого уха буква «B» («в честь бабушки моей, Бетти»). Потом на предплечье, крупными заглавными буквами: «Мама моя татуировки ненавидит, а тут написано „мама, я люблю тебя“, — и эту она не ненавидит». Потом он заворачивает рукав футболки, чтобы еще одну показать. «Лев!» — восклицает Млунгиси, хватая его за правую руку.
Дети интересуются, заплатил ли он деньги за эти татуировки.
«Да, — отвечает он. — И довольно дорого, но ведь они на всю жизнь. Трудно объяснить, но мне они как латы. Защита моя». Он снова показывает пальцем на татушки: «Моя религия, моя семья, мой город, мама моя… это все меня защищает».
Они прощаются (ненадолго — дети приглашены на вечерний концерт), Роб говорит Мбонисени, что ему нравится, как тот носит кепку — под лихим углом. И тут же беспокоится: правильно ли его поймут?
«Как будет „лихой“ на зулусском языке?» — интересуется он.
Перед первым концертом тура он снова встречается с детьми из семьи Зонди и показывает им закулисье.
Он старается сказать что-то о концерте. «Мне очень страшно! Честно, богом клянусь! Я же такой маленький, а их там так много!»
Он старается произносить это смешно и мило, и я уверен — они ни на секунду не думают, что он это все всерьез. Потом они идут поесть — их встречает целый специальный шоколадный фонтан — и Роб уходит в гримерку группы. Там он пытается поговорить о том, какие песни стоит выкинуть из сет-листа. «Суть в том, что наш тур продлится пять месяцев, — говорит он. — И вот этот сет-лист — он для меня слишком большой». Еще один довод приводится: надо было сразу больше песен ставить, ведь понятно, что он начнет что-то выкидывать. Тут кто-то в толпе говорит кому-то в мобильный: «Сейчас я слышу, как Роб сокращает сет-лист до двух песен — первой и последней».