6 декабря долгожданная встреча состоялась.
Бернс, без особой охоты принявший приглашение почтенной мисс Ниммо, был приятно поражен, увидев рядом с ней прехорошенькую белокурую женщину с огромным шифоновым бантом в пушистых локонах и небесно-голубыми глазами, смотревшими на него с восхищением. Он развеселился, напропалую ухаживал за милой дамой, обещал ей прийти к ней пить чай в четверг, сожалея, что ему скоро придется уехать из Эдинбурга.
Вечером "крохалланы" были обрадованы отличным настроением своего друга, который в последние дни огорчал их мрачными разговорами.
В четверг Бернс не мог явиться к Нэнси, о чем сообщил ей письмом, обещая прийти в субботу.
А в субботу Нэнси, нетерпеливо ждавшая его за накрытым для двоих чайным столиком у камина, снова получила записку:
"Могу честно сказать, сударыня, что до сих пор я никогда в жизни не встречал человека, с которым мне так бы хотелось увидеться вновь, как с вами. Сегодня мне предстояло это великое удовольствие. Я был опьянен этой мыслью, но вчера вечером, выходя из коляски, я оступился и так ушиб колено, что теперь не могу шевельнуть ногой. Но если мне не придется вас увидеть, я с горя не найду покоя даже в могиле".
И дальше шла тончайшая лесть: "Не могу перенести мысль, что уеду из Эдинбурга, не повидав вас, - не знаю, как это объяснить, но некоторые люди неожиданно меня захватывают целиком, и я редко ошибаюсь. Вы мне мало знакомы, но я странный человек: какие-то неопределенные чувства, какие-то мысли..."
С тем же посыльным пришел ответ: Нэнси сожалеет, что она не сестра мистера Б., хотя и чувствует, что они похожи душой, как близнецы. Прийти ей не позволяет этикет, но она посылает ему для критики свои стихи. Она "предчувствует, что общество друг друга доставит им много радости".
Бернс только что написал Пэгги Чалмерс отчаянное письмо: ему плохо, он несчастен, нога болит, доктор велел держать ее на подушке, он готов был бы "подарить лучшую свою песню худшему своему врагу", если бы Пэгги и Шарлотта были тут: они ангелы и пролили бы бальзам на его израненную душу.
Но, перечитав записку Нэнси, он несколько повеселел - приятно, когда такая изящная и умная женщина предлагает тебе "вечную дружбу"! Он написал ей, что, если бы они встретились раньше, "одному богу любви известно, к чему бы это привело...".
Это письмо, заканчивающееся самыми тонкими комплиментами, Нэнси получила в воскресенье, придя из церкви. Ее испугало пылкое, хоть и скрытое признание в любви - только что мистер Кемп в проповеди говорил о долге замужней женщины...
Она пишет суровое письмо своему "другу": пусть он не забывает, что она замужем!
Бернс принял это письмо за кокетство и ответил соответственно. Ему сейчас "нечего делать", поэтому он ей пишет, он и в мыслях не имел намерения ее обидеть, и если его сердце "заблудилось", то он клянется честью поэта он тут ни при чем!.. Ему только жаль, что такая женщина, молодая и обаятельная, брошенная тем, кто обязан был ее защищать, любить и оберегать, к тому же обладающая самой прелестной внешностью и самой благородной душой в мире, - жаль, что она слишком жестоко судит того, кто невольно ею восхищается... Она шутила, что ему, наверно, "придется ждать ее семь лет". А он готов ждать не семь и не четырнадцать, как библейский патриарх ждал свою невесту, а хоть четыреста лет!
"Перечел написанное - такая хаотическая чепуха, что вы, наверно, бросите ее в огонь и назовете меня пустым, глупым человеком. Но что бы вы ни думали о моем уме, я остаюсь в священном преклонении перед вами, сердечно ваш смиренный и покорный слуга..."
И тут исчезает Нэнси, исчезает Роберт. "Я придумала для вас более пасторальное имя, - пишет Нэнси. - Как вам нравится "Сильвандер"? Я как-то испытываю меньше стеснения, когда подписываюсь "Кларинда".
И полетели письма - в десять, в пятнадцать страниц, каждый день, а то и дважды в день - письма влюбленные, безумные, с упреками, с исповедью Сильвандера и признанием, что его герой - мильтоновский Сатана, с мольбой Кларинды "обратить мысли к богу". И под этими цветистыми, сентиментальными излияниями чувствуешь искреннюю, безудержную тягу двух не очень счастливых, не очень удачливых в любви людей, из которых один - разочарован в женщинах и "остекленел" сердцем, а другая - всей душой стремится к простому женскому счастью и леденеет от страха при мысли, как за это придется расплачиваться.
Наконец они свиделись - Кларинда и ее Сильвандер, но они все еще посылают друг другу письма. Она пишет ему в стихах: "Не говори мне о любви она мой злейший враг!" Бернс в восторге, он подбирает к этим стихам "превосходную старую шотландскую мелодию" и обещает, что "скоро вы увидите свою песню напечатанной в "Шотландском музыкальном музее". Сам он пишет и много и хорошо - снова стихи становятся "голосом его сердца".
Правда, тут же он пишет и стихи "по заказу": опять умер знатный сановник - лорд Дандас. Доктор Вуд - "Длинный Сэнди", отличный хирург и не менее отличный собеседник, уговаривает Бернса написать "Элегию на смерть Дандаса": брат Дандаса, некоронованный король Шотландии, Генри Дандас, может быть, тогда что-нибудь сделает для Бернса. Элегию печатают в газете, ее посылают родне покойного, но никакого ответа нет. Миссис Дэнлоп откровенно бранит Бернса за слабые стихи, и он ей отвечает:
"Ваша критика и замечания по поводу "Элегии" на смерть лорда-президента вполне справедливы. Мне до смерти надоело писать о том, что не находит живого отклика в моей груди. Напишите мне, что вы думаете о нижеследующих стихах: тут как будто в моей груди родился какой-то отклик".
В этих стихах Сильвандер взывает к "владычице своей души - Кларинде": скоро им придется расстаться, но она, солнце его жизни, всегда будет светить ему, в этом он клянется слезами, наполняющими ее прекрасные глаза!
Да, бедная Кларинда не раз плакала, осторожно выпуская Сильвандера поздним вечером из своего дома, так, чтобы никто не видел... Она провела немало бессонных ночей, мучаясь от желания дать волю своей любви и от страха - а вдруг узнают?