Про Джин она сказала одному из первых биографов Бернса: "Добрей и ласковей ее не было человека на свете...")
Осенью 1791 года Роберт Бернс, распродав весьма выгодно инвентарь, скот и урожай, навсегда распрощался с фермой Эллисленд и переехал в Дамфриз с женой и детьми.
Часть пятая
"ДАВНО ЛИ ЦВЕЛ ЗЕЛЕНЫЙ ДОЛ..."
1
Переулок, в котором Бернс нанял квартиру, официально назывался "Малым", а неофициально "Вонючим". Дом был узкий, высокий. Внизу помещалась контора, над Бернсами жил сапожник, Джордж Хоу, а между двумя этажами была втиснута крошечная квартирка - две комнаты побольше и посредине не то кладовушка, не то стенной шкаф с окном. Роберт поставил к окну маленькое старинное бюро подарок капитана Гроуза, придвинул удобное кресло, прибил полку для книг, и кладовушка стала его "кабинетом".
Джин еще кормила своих "близнецов" - Вилли и дочку Анны Парк - Бетси. Старшему - Бобби - шел шестой год, Фрэнку - третий. Надо было присматривать за ними - при доме не было ни сада, ни двора, только грязный песок на берегу реки и вонючая тесная улочка.
Не верилось, что под окнами течет тот же самый Нит. В Эллисленде река была светлой, бурливой, быстрой. А тут она разливалась широко, медленная и мутная от плававших в ней отбросов.
С фермы Джин взяла с собой "славную коровенку" - хоть молоко ребятам будет свежее. Но выяснилось, что пасти ее негде, и Джин со слезами дала свести ее на рынок.
Другая на ее месте, наверно, ворчала бы, сердилась... Иногда и Джин бранила Роберта - когда он не берег себя, приходил поздно или, не удержавшись, выпивал лишний стакан, хотя и знал, что ему потом будет плохо.
Но Роберт никогда не сердился на Джин, ни разу не сказал ей грубого слова, всегда был готов помочь.
Часто он писал не у себя в кабинете, а на кухне за большим столом, держа на коленях Фрэнка и присматривая за "близнецами", спавшими в одной люльке. Бобби сидел тут же, выводя первые свои каракули.
И Джин была счастлива.
А Роберт, рассказывая о том, какая у него здоровая и веселая жена, пишет миссис Дэнлоп, что в высшем кругу, разумеется, существуют женщины "с изысканным умом и очаровательной утонченностью души", и для всякого такая подруга была бы "неоценимым сокровищем", если эти ее качества "не запятнаны притворством и всяческим ломаньем и не испорчены прихотями и причудами. Но так как сии ангелоподобные существа, к сожалению, встречаются чрезвычайно редко во всех сферах и слоях общества и уж совершенно недоступны моему скромному кругу, то мы, простые смертные, радуемся другому роду совершенства в женщине. Прекрасное лицо и фигура у нас встречаются не реже, чем в любой среде. Врожденная грация, безыскусная скромность и незапятнанная чистота, природный ум с зачатками хорошего вкуса, бесхитростная душа, не ведающая и даже не подозревающая о кривых путях себялюбивого, корыстного, лукавого света, и, наконец, самая главная прелесть - покорный и ласковый характер, щедрое горячее сердце, благодарное за нашу любовь и отвечающее на нее столь же пылко, и при этом крепкое отличное здоровье, на что в вашем высшем обществе и надеяться нельзя, - вот чудесные качества милой женщины в моей смиренной жизни"...
Впрочем, жизнь в Дамфризе оказалась вовсе не такой уж "смиренной": тут Бернс действительно почувствовал, какое место он занимает в обществе. И хотя ему нельзя было приглашать людей к себе, как приглашал он в Эллисленд, но сам он почти все вечера проводил либо у Ридделов, либо в одной из таверн, где обычно по вечерам собирались его знакомые.
По-прежнему его связывала тесная дружба с капитаном Ридделом и
некоторыми его друзьями. Риддел был горячим приверженцем
всяческих реформ, убежденным вигом. Его друзья откровенно
говорили о том, что пора и в Шотландии последовать примеру
французов. Слова о свободе, о всеобщем избирательном праве не
сходили с уст либерального капитана. Бернс написал для него
шуточную поэму "О лисице, которая сорвалась с цепи и убежала от
м-ра Риддела из Гленриддела":
Свободу я избрал сюжетом
Не ту, любезную поэтам,
Язычницу с жезлом и в шлеме,
Воспетую в любой поэме
Былых времен. Совсем иной
Встает свобода предо мной.
Она мне чудится игривой
Кобылкой юной, легкогривой.
Как яблоко, она крепка,
Как полевая мышь, гладка,
Но неумелому жокею
На всем скаку сломает шею
И, закусивши удила,
Умчится дальше, как стрела.
Теперь, перевернув страницу,
Я расскажу вам про лисицу,
Как меж родных шотландских скал
Охотник рыжую поймал
И как дала дикарка ходу
Из душной клетки на свободу.
Гленриддел, убежденный виг!
Зачем ты, изменив на миг
Своим идеям, дочь природы
Лишил священных прав свободы?..
Дальше поэт описывает, как хитрая лиса внимательно прислушивается к разговорам Риддела с друзьями:
Гленриддел, честный гражданин,
Своей отчизны верный сын,
Прогуливаясь у темницы
Сидящей на цепи лисицы,
Ты день за днем, за часом час
С друзьями обсуждал не раз
Великие идеи века
Права на вольность человека
И право женщины любой
Свободной быть, а не рабой...
Казалось бы, стихи вполне безобидные. Но после шутливых "экскурсов" в историю, где римляне изображаются в виде тори, а спартанцы - в виде вигов, идут строки о современности, и тут Бернс пишет:
Однако надо знать и честь,
Примеров всех не перечесть,
Но из плеяды знаменитой
Мы упомянем Билли Питта,
Что, как мясник, связав страну,
Распотрошил ее казну.
Для человека, находящегося на службе у "Билли Питта", это были, мягко говоря, не совсем осторожные слова. Но Бернс доверял Ридделу - и не зря: несмотря на то, что перед самой смертью Риддела их разлучила глупейшая ссора, о которой мы расскажем дальше, Риддел был верным другом поэту. Если бы не он, до нас не дошли бы не только многие стихи Бернса, но и многие его юношеские письма и дневники. Бернс переписывал для Риддела все, что ему казалось интересным, и эта рукопись дошла до нас в отличной сохранности.
Бернс знал, что Риддел ее сбережет. На заглавном листе он написал: