До этого Роберт решил поехать на два месяца — посмотреть если не чужие края, то хотя бы юг Шотландии и пограничные английские графства. Спутником его был легкомысленный и всегда веселый Боб Эйнсли — двадцатидвухлетний адвокат из компании «Крохалланов». Купив двух «приличных кобылок», друзья отправились в путь верхом.
Эта поездка стала триумфальным шествием «барда Каледонии». Его наперебой приглашали в замки, в городах устраивали банкеты и приемы, все местные красавицы добивались чести танцевать с ним. От путешествия сохранились торопливые отрывочные записи, экспромты за обеденным столом, песни, посвященные девушкам, и письма друзьям, которые и сейчас нельзя читать без смеха: так заразительно весело описывает Бернс свои дорожные приключения то изящнейшим английским слогом, то, как в письме к учителю Николю, — на чистейшем шотландском диалекте.
Возвращаясь домой, Бернс заехал в Дамфри́з — приятный, оживленный город, где поэта гостеприимно встретили и выбрали почетным гражданином. Неподалеку от Дамфриза, в романтической (но и «ревматической», как пошутил один из биографов Бернса) местности, на берегу реки Нит, стояла ферма Миллера, Эллисленд, — та, которую он предлагал Бернсу. Бернсу пришлись по душе «прелестные и поэтические берега уединенной реки», но с затаенным беспокойством он смотрел на полуразрушенную лачугу, на заброшенные службы и невозделанные поля, понимая, сколько лет и зим упорнейшего труда придется вложить в эту землю, пока она сможет дать ему хоть какую-нибудь возможность безбедного существования. Он решил отложить это дело до осени — и до встречи с Джин.
Они увиделись в июне, после восьмимесячного отсутствия Роберта. Он был счастлив увидеть ее и обоих близнецов, хотя его покоробила корысть ее родителей: они не преминули намекнуть, что теперь, когда он прославился и получил деньги, они согласны «принять его в дом». Но обида была еще свежа, а будущее — неопределенно. Да и сама Джин понимала это и ничего не требовала. А может быть, ее «золотое сердце», как всегда говорил о ней Роберт, подсказывало ей, что надо только терпеливо ждать, верить и еще крепче любить Роберта...
В эту осень Бернс снова поехал путешествовать — на этот раз по северу Шотландии — родине его отцов и дедов. Его сопровождал один из «крохалланов» — учитель латыни Вильям Николь — резкий, вспыльчивый, но чистый душой и добрый человек, с которым Бернса связала долгая дружба. Во время этой поездки Бернс и Николь побывали во многих исторических местах. В самом сердце шотландских гор еще сохранились замки шотландских королей, а в одном из них кровать, на которой, по преданию, Макбет убил короля Дункана. Бернс смотрел на скалы, где слагал свои баллады легендарный бард — Оссиан, и думал, что «страна Оссиана» поистине прекрасна. Но все же поэт не мог просто любоваться красотами природы: он видел, как хищнически вырубают леса, и написал «Жалобу бруарских вод их владельцу». Он впервые увидел и большой завод в Кэрроне, знаменитый своим литьем далеко за пределами Шотландии, — еще в 1703 году русский царь Петр позвал кэрронских мастеров строить пушечнолитейный завод у Онежского озера — там, где ныне стоит Петрозаводск. Огнедышащие печи, у которых сновали потные, полуголые, изможденные «тени грешников», показались Бернсу настоящим адом, о чем он написал алмазным наконечником карандаша на окне кэрронской гостиницы, куда путников, к тому же, не сразу впустили.
И не только эту надпись оставил алмазный карандаш — подарок лорда Гленкерна. Замок Стерлинг, где когда-то жили национальные герои Шотландии Брюс и Уоллес, стоял разрушенный, забытый теми, за кого бились герои. И Бернс пишет на стекле гостиницы крамольные строки о замке Стюартов, стоящем без кровли, и об их троне, который перешел «к чужой династии, к семье из-за границы, где друг за другом следуют тупицы...» Для Бернса Стюарты — и последний из них — король Яков, чьи сторонники назывались «якобитами», — были не королями, которых он почитал как верноподданный, а символом национальной независимости Шотландии. «Никак не могу согласиться с выспренними суждениями о «гражданах мира вообще», — писал Бернс. — Во мне живут национальные традиции, которые, по-моему, сильнее всего горят именно в сердцах шотландцев». Позже Бернс написал замечательное письмо в газету «Стар» по поводу «грубых и оскорбительных слов» по адресу Стюартов, которые бросил в проповеди дамфризский священник. Это письмо свидетельствует не только о правильном понимании исторических событий, но и является образцом тончайшей иронии: Бернс говорит, что если в тот век короли и были «кровавыми и жестокими», что вызывало «справедливый гнев их подданных», то это объясняется дикостью нравов. «Но как вы объясните, что в наш просвещенный век против Великобритании восстал целый народ — американские колонисты, чьи потомки будут праздновать столетие освобождения от нас столь же горячо и искренно, как мы празднуем освобождение от сурового гнета династии Стюартов».