Но из-за причудливого союза облаков в вышине и тумана в низинах пейзаж прямо на ее глазах то и дело менялся; надежды увидеть солнце не было, но здешний туман, в отличие от лондонского, хотя бы не вставал комом в горле — наоборот, увлажнял воздух и вместе с тем укрывал Кларинду от любопытных деревенских глаз. Кроме ее нервных шагов по старой каменистой тропе, не было слышно никаких иных звуков — разве что капель с деревьев и живой изгороди мягко стекала наземь, рождая похожий на шепот звук; крупные капли набухали на кончиках листьев — и, повисев немного, срывались вниз. Поняв, что волосы отяжелели от всей этой влаги, Кларинда собрала их в мокрый пучок на макушке, а затем, вытянув из кармана плаща длинный черный шарф, соорудила подобие тюрбана. К ней то с одной, то с другой стороны тянулись из тумана деревья — проявляясь с ясностью, еще секунду назад казавшейся невозможной, и так же резко растворяясь, насовсем пропадая даже из бокового зрения; но и ветер сам был тяжелым от влажной мягкости. «Пусть будут полны дождем», — цитировала Кларинда сама себе чистым нежным голосом, — пусть будут полны дождем».[40]
В деревне она никого не встретила, а если в полях и были животные, то туман мешал увидеть или услышать их. Кларинда прекрасно сознавала, что обстановка не самая безопасная для одинокой путницы, но о плохом ей думать вовсе не хотелось — радость единения с сельской местностью и перспектива одинокой прогулки куда глаза глядят разом перечеркивали все опасности, дарили приятное ощущение новизны.
Криво посаженный на кол, из мглы вдруг выплыл какой-то знак. «ПРОХОДА НЕТ, — прочла на нем Кларинда. — ПРОПУСК ТОЛЬКО ПО ОСОБОМУ РАЗРЕШЕНИЮ». Глядя на кривые буквы, она только фыркнула — едва ли в здешних мирных краях такие «пугалки» можно воспринимать всерьез. Она слышала, где-то есть такие землевладельцы, что горазды перекрывать хоть бы и на единственный день в году доступ к своей земле, как бы заявляя о своем неприятии права участия частного[41] — вот только на том небольшом расстоянии, какое оставлял обозримым туман, дорога продолжалась без каких-либо изменений, будто по ней все ходили без опаски. Поэтому, пожав плечами, Кларинда смело двинулась дальше.
И все-таки запрет сказался на ней — в какой-то момент она поняла, что ступает гораздо неспешнее и осмотрительнее, чем прежде. Дорога, как она заметила, плавно, но неуклонно забирала в гору — сужаясь, вдобавок, по мере того, как обрамляющие ее живые изгороди становились выше. Кларинда встала и посмотрела на часы; несмотря на приглушающий все звуки туман, она могла слышать их тиканье с предельной ясностью — до того всеохватная тишина царила на окружавших дорогу потаенных пастбищах. Покинув дом Карстерсов где-то незадолго до трех часов, она и не заметила, как настала почти половина четвертого. До наступления сумерек — час, если не меньше; но обратный путь был направлен под уклон, и на нем ее не ждало ни развилок, ни сбивающих с толку поворотов. Помимо того, Кларинде в принципе нравились прогулки по темноте. Ни ее разум, ни желудок не были расположены к уютному чаепитию с пышками в кругу семьи Карстерс или к пристрастному допросу, которому ее, вне всяких сомнений, подвергнет Дадли, узнав об отлучке; его пытливости сама Екатерина Александрийская предпочла бы пытку колесами[42]. И она продолжила свою прогулку.
Подъем становился все круче, и деревья мало-помалу редели, больше не выныривая из тумана в самый неожиданный момент. Высокая живая изгородь совершенно исчезла, но тропа оставалась различимой — хотя ее старые камни все больше и больше погружались в суглинок и размокшую землю, чавкавшую под ногами. Деревья превратились в приглушенные и одинаковые фигуры, проносившиеся быстро и монотонно, и появлялось ощущение, что они почти движутся — как в раннем кинематографе.
Между деревьями вдруг появился маленький зверек, пронзив завесу мглы. Он пересек дорогу в трех-четырех метрах от Кларинды и почти сразу исчез. Не перешел, не перебежал — скорее перескочил, двигаясь неловко, боком; не без шума — но туман лишил звуки силы, послав лишь подобие приглушенного вздоха сквозь заросли. Кларинда так и не поняла, что это за животное. Наверное, просто бродячая собака с занозой в лапе. Она не стала сбавлять шаг и раздумывать над увиденным.
Как это случалось несколько раз раньше, туман расступился неожиданно, обнажая более-менее просторный участок земли. Оказалось, Кларинда обманулась, думая, что лес кругом поредел, — ее взгляду предстало сразу много деревьев, самая настоящая буковая роща. Затем, на участках голой земли, которые даже в густом лесу непреложно окружают буки, она увидела остальных животных. Это были свиньи.
41
Екатерина Александри́йская — христианская великомученица, кончину которой относят к эпохе правления римского императора Максимина. Чтобы устрашить ее и заставить поклониться языческим богам, вельможа Хурсаден предложил Максимину изготовить следующее орудие пытки: «…на одной оси четыре деревянных колеса, а по ним вокруг наколотить разные железные острия: два колеса пусть обращаются в правую, а два в левую сторону; посредине же их пусть будет привязана девица, и вращающиеся колеса раздробят ее тело». Орудие, согласно житию, было разрушено сошедшим с неба ангелом, который и избавил Екатерину от мук. Тогда мученицу, вместе с обращенными ей христианами и уверовавшей супругой Максимина, казнили через отсечение головы.
42
Хэмптон-Корт — загородный дворец английских королей в окрестностях Лондона. Расположен на левом берегу реки Темзы. Построен в 1515 г. и достраивался вплоть до 1733 г.; английским архитектором-математиком Кристофером Реном перед дворцом был разбит регулярный французский парк с лабиринтом.